Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

там все места, в которых мы были, все маршруты, по которым ходили, чтобы потом, если мы когда-нибудь туда вернемся, снова там пройтись, освежить воспоминания. – Аксель отложил путеводитель в сторону и пересел с кресла на кровать. – У меня дома где-то была карта Стокгольма. Нужно будет и там отметить все, что мы успели посмотреть. Это можно даже считать коллекцией.

– Очень классная идея, – сказала Йенни, ее руки ласково сошлись вокруг поясницы Акселя. Она поцеловала его в шею, отчего он невольно вздрогнул. – Ну что, идем гулять? Только сначала поедим, иначе я упаду в голодный обморок.

– В обморок, надеюсь, не упадешь. Здесь в соседнем доме есть пиццерия, – ответил Аксель. – Я не знаю, насколько вкусно там готовят, но очередь была огромная в обед. И еще я на прошлой неделе забронировал нам ужин в одном очень классном ресторане с панорамным видом на Рим и, судя по отзывам, блюда там доводят до гастрономического экстаза.

– Ты с ума сошел?! Это же, наверное, будет стоить нам целое состояние! – воскликнула Йенни, отстранившись от Акселя.

– И что? По сравнению с нашими скандинавскими ценами не так уж и дорого.

– Правда? – недоверчиво спросила Йенни, сжав руку Акселя в своей.

– Правда. – Он подался вперед и чмокнул Йенни в кончик носа. – И вообще, это не твоя забота.

* * *

В тот день они прошлись по нескольким достопримечательностям, которые находились недалеко от их квартиры. В первую очередь посмотрели Колизей, кишащий туристами со всех уголков планеты, но заходить внутрь не стали. Затем побывали на пьяцца Венеция, где располагался Витториано – исполинский монумент из мрамора, напоминающий внешне гигантскую вставную челюсть белого цвета.

После того как Йенни сделала несколько фотографий на лестнице в самом низу Витториано, она потащила Акселя на смотровую площадку, откуда открывался вид на Вечный Город: старые здания песочного и бледно-оранжевого цветов, изумрудные кроны пиний, что были похожи на тридцатиметровые зонты, и все это объято голубым, с кусочками шифоновых облаков, небом.

Постояв немного в молчаливом восхищении, Йенни сняла крышку с объектива и отошла немного от каменного парапета, чтобы запечатлеть не только панорамный вид на столицу, но и Акселя. Он знал, что отпираться и спорить бесполезно, поэтому опустил руки на перила, взглянул в объектив. Уголки его губ приподнялись в улыбке.

Спустя десять удачных и не очень снимков, Йенни подошла в Акселю, попутно просматривая получившиеся фотографии.

– Черт, ну как тебе не стыдно быть таким… таким… Я даже не могу эпитет подобрать! – воскликнула она, и веселый взор ее теперь замер на лице Акселя. – Смотри, эту фотографию нельзя назвать «Аксель на фоне Рима». Тут получается «Рим на фоне Акселя». И никак иначе. Затмеваешь собою даже этот великий город! Ну, где твоя совесть?!

Аксель рассмеялся – негромко, искренне – и обнял Йенни за талию, покрывая короткими быстрыми поцелуями ее раскрасневшиеся щеки.

– Ничего подобного. Ты, как всегда, бессовестно мне льстишь.

После Витториано они вернулись назад, к Римскому форуму и палантину, и, простояв недлинную очередь, купили билеты внутрь.

Йенни шла, отставая от едва ли не бегущего впереди Акселя. Она задумчиво провожала взглядом песочные, оранжевые, пепельно-розовые руины, тянущиеся к мягкой небесной синеве. Свободной ладонью она с благоговейным трепетом касалась теплых и шершавых полуразрушенных стен. У дома Тиберия, где Аксель наконец остановился, чтобы сделать несколько фотографий на телефон, Йенни опустилась на каменную скамью, поросшую у основания травой.

– У меня от этого места мурашки, – сказала она полушепотом.

– Не говори, – согласился Аксель, плюхнувшись на скамью рядом с Йенни. – Не верится, что все это стоит здесь две с чем-то тысячи лет.

– Ты только представь, сколько здесь начиналось жизней, сколько жизней заканчивалось. Сколько праздновалось побед, сколько переживалось поражений, сколько слез здесь проливали люди. И… вот я трогаю сейчас эту стену, а две тысячи лет назад ее, может, трогал Марк Аврелий. Эта стена помнит тепло его ладони, помнит тепло моей. И я просто не могу… не могу это осознать. Здесь время как будто истончается, вообще перестает существовать. Ты чувствуешь? Это так невероятно! – Она повернула голову к Акселю, который смотрел на нее неотрывно. Только пальцы его легонько касались ее коленки. – И, знаешь, для меня эти руины не столько памятники римской культуры или что-то в этом роде, сколько памятники скоротечности человеческой жизни… памятники тому, какие мы маленькие и неважные. Только подумай: стены-то до сих пор стоят, а все люди, для которых строились эти дворцы и курии, уже давно мертвы. И даже когда мы с тобой давным-давно будем мертвы, они все будут стоять, хотя, когда мы родились, им уже было по две тысячи лет. И ты только представь, сколько жизней и сколько историй видели эти стены? Только представь, сколько они могли бы рассказать, но вынуждены стоять тут молча. Точнее, они могли бы рассказать не истории, а фрагменты чьих-то историй, которые им довелось увидеть. Все люди для них, наверное, как «плывущие оперы» Барта. – Аксель усмехнулся в ответ на это сравнение. – И большинство людей, фрагменты чьих историй хранят в себе эти стены, давно мертвы. Их жизни ни в какое сравнение не идут с жизнями этих руин. И, наверное, эта мысль должна погрузить нормального человека в экзистенциальный кризис или что-то вроде того, но мне почему-то наоборот невыносимо хочется здесь жить и быть человеком. И радоваться, что я живая, что я – история. Пусть и короткая, не особо оригинальная, но мне хочется верить, что яркая. Не Тиберий, конечно, и не Калигула, но…

– И хорошо, что с Калигулой у тебя нет ничего общего, – усмехнулся Аксель и коснулся губами скулы Йенни, затем трогательного родимого пятнышка на плече. – Ну… может, рост разве что. – В ответ на это Йенни несильно ткнула его локтем в ребра. – Ладно, если серьезно, на месте этих стен я бы смотрел на тебя внимательнее. Как-никак перед ними крутейший режиссер двадцать первого века! Думаю, что вполне себе ты стоишь где-то рядом с Тиберием по важности.

– Ну да, конечно! Тиберий только что перевернулся в своем роскошном саркофаге, – рассмеялась Йенни, дотронувшись тыльной стороной ладони до лица Акселя. Уже более серьезно она произнесла: – А вообще, знаешь, я бы хотела, чтобы эти стены запомнили нас… как одну историю.

Вечером они забрели к фонтану Треви, и Аксель уговорил Йенни кинуть туда по монетке. После они купили три шарика джелато на двоих в крошечной джелатерии, что находилась всего в нескольких шагах от фонтана, и пошли на ужин в роскошный ресторан с террасой. Оттуда открывалась захватывающая