Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

на асфальт, как перезрелая шелковица – уличная южная ягода…

– Ты, подлец, не вечен! Отказала печень!..

Прохоров мелко дрожит и поскуливает.

– На штаны свои позырь! Лопнул мочевой пузырь!

У ведьмака на ширинке и вниз по штанине стремительно разбегается стыдное пятно.

Колдуны, видя поражение лидера, блудливо отводят глаза.

– Оставь его в покое! – визжит верная Гавриловна. Бросается к истерзанному Прохорову. – Не мучай нашего дорогого Валерьяныча!

Но впавшему в берсеркерство Сапогову плевать на вопли и мольбы Гавриловны. Андрей Тимофеевич не простит Прохорову унизительнейшую кишку. Соперник должен быть растоптан!

– Ноги – культи, руки – культи!.. – Сапогов наносит завершающий смертельный удар. – Каково лежать в инсульте?!

Что тут скажешь – Прохоров, пока мог, бился красиво. Менял размеры, артистично развлекал аудиторию. А Сапогов боксирует топорно и грубо. Никакого высокого искусства, одна ярость.

– Мой номер «40/108»! – победно кричит Сапогов. – Сатана любит меня очень!..

Никого Сатана не любит, даже самоё себя…

Прохоров хрипит. Руки виснут бессильными плетьми, лицо с гноящимися глазами резко обмякает и делается дурным и бессмысленным. Ведьмак спиной падает на канаты, то есть грунтовую парковую дорожку, под скорбный вой колдовской паствы…

Милая, да это же просто калька с американских саг о боксёрах и прочих драчунах! «Катарсис каратиста – 3». Как же я любил в отрочестве эту наивную чушь голливудской фабрики брехни! Рокки и всякие прекрасные ван-даммы. Только там фигурировали кровавые спортсмены, а тут – престарелые колдуны. Те размахивали кулаками и выделывали кренделя ногами, эти вместо ударов травят друг друга заклинаниями, корчатся от боли и скоротечной порчи. Но в реальности так не бывает, милая. Волшебство если и работает, то по-другому. Оно медленное, без чудес и превращений. Куда больше шансов, что вздорные старики реально сошлись бы в рукопашной. Но и этого точно не случилось. Зачем Прохорову самому драться, когда у него есть для этого Титыч с Никитичем?! Колдовской бой, должно быть, происходил в фантазиях Андрея Тимофеевича. И Ираклий не играл эстрадное попурри, он серьёзный музыкант, исполнял «Полёт шмеля». Макаровна, правда, лузгала семечки. До сих пор грызёт.

– Дайте-ка сюда палец! – Прохоров протягивает ладонь. – Я взгляну.

Сапогов, прижимая портфель, отступает на полшага:

– Это ещё зачем?

Прохоров усмехается:

– Для проверки на подлинность. Ну?!

За Прохоровым возвышаются плечистые мордовороты – Титыч с Никитичем. Чуть позади рассредоточилась «гвардия» – Пархомыч, Филиппыч и Гавриловна. А дальше Олеговна, Ростиславовна, Аркадьич и Эдуардыч, Демидыч, Поликарпыч и очкастый Никанорыч с пластырем на фурункулёзной шее; там, где шею натирает воротник. Подтянулись, кстати, трое ведьмаков, что распивали ликёр у окна, – Борисыч, Геннадьич и Николаич. Остался Стёпа и трое (или четверо) нелюдей, чьих отчеств я не знаю. Возле Ираклия пристроились Юрий Крик и Ядвига Подвиг. В сути толпа. Ах да, ещё и Макаровна тут, но держится особняком…

Андрей Тимофеевич запоздало понимает – коварный Прохоров хочет отнять палец, чтобы самому преподнести его Сатане! Тот очнётся ото сна, откроет дивные очи свои и первым увидит кого – пройдоху Валерьяныча! Сатана поцелует его в старческие уста, усадит ошую, поселит на шестом адовом этаже в трёшке с телефоном! А Андрею Тимофеевичу – шиш без масла!..

Прохоров точно читает мысли счетовода:

– О вашем участии будет доложено наверх. То есть вниз! Без поощрения не останетесь, не переживайте. Вам пропуск на собрание был нужен? Я выпишу…

Ага, как же – наградят! Дадут почётную грамоту! Это за все пережитые Андреем Тимофеевичем страдания! А сливки снимет какой-то Прохоров! Надеется небось на Адовую Звезду Героя и ордена «За заслуги перед Сатаной» четырёх степеней!

– Вы уж простите, уважаемый Валерьяныч… – вот и отрепетированные дома фразы пригодились. – Но дать вам подержать пальчик Сатаны я не могу…

– Это почему же, милейший? – вкрадчиво мурлычет Прохоров, одновременно делая знак Титычу и Никитичу.

Титыч сплёвывает окурок. Никитич поправляет перстни-печатки. Оба поняли, чего от них ждут.

– Мы с Сатаной условились, что я сам его передам… – Сапогов затравленно оглядывается по сторонам.

– Да вы что?! – с притворной доброжелательностью удивляется Прохоров. Миг – и слесаря-философа сменила очеловеченная личина безжалостного хищника.

– Представьте себе… – Сапогов пятится. – Переговаривались по ментальной связи, что лично отдам. У меня и сатанограмма есть. Вот её могу показать…

Счетовода обошли с флангов Титыч и Никитич, взяли в клещи. А спереди сам Прохоров, Пархомыч и Филиппыч, Гавриловна с товарками и ещё полтора десятка колдунов.

– Надо же, какой занятный неологизм – сатанограмма! – хмыкает Пархомыч. – Запишу, чтоб не забыть…

– И знаете, что написано? Принят под № 40/108… – Сапогов понимает, что его окружили. – А у вас какой номер, позвольте поинтересоваться?..

– Отдавайте палец!.. – произносит злым командирским тоном Прохоров. – По-хорошему!

– Это же я его добыл!.. – Сапогов потрясён откровенно бандитской развязкой разговора. – Он мой!..

– Протестую! – бойко отвечает Филиппыч. – Палец принадлежит Сатане! Де-факто и де-юре!

А Ираклий наяривает на аккордеоне Вивальди «Времена года», тема Зимы. Виртуозные переливы как нельзя лучше иллюстрируют сумбур в голове Сапогова. Вплотную подступили Титыч и Никитич – ждут отмашки.

– Сдайте добровольно! – цедит Прохоров. – А мы уже сами разберёмся, представляет палец какую-то ценность или нет!

Сапогов бодрее и крепче многих ровесников-пенсионеров. Но против Титыча и Никитича у Андрея Тимофеевича нулевые шансы. Ещё минута, и «дружинники» отберут его сокровище. При этом ещё и прибьют, как когда-то Прохорова святые Сергий, Николай, Тихон. И на мошонку пяткой наступят…

Увы, вместо триумфа Андрей Тимофеевич собственноручно устроил себе западню. Даже если он будет драться как престарелый лев, поражение неминуемо. Имелся бы колдовской молоток – хоть какой-то шанс отбиться; но нет даже кухонного тесака, которым обезглавил петуха. Сам попал как кур в ощип…

В портфеле счёты. Но как наскоро вычесть жизнь из Прохорова? И чекушка с гневом не граната. Была бы настоящая, противотанковая, Сапогов подорвал бы себя и сборище колдунов…

– Палец! – Прохоров делает страшные глаза.

Носовой платочек со слюной ведьмака!.. Сапогов, сунув руку в карман, вслепую скручивает примитивную куколку: узелок-голова и туловище-балахон. Теперь двойника-вольта надо как-то растерзать. Платочек застиранный, ветхий – хоть и не сразу, но рвётся под ногтями…

– Палец!..

– Не отдам! – Сапогов швыряет в Прохорова матерчатыми лоскутками.

По тому, однако, не заметно, что магия хоть как-то подействовала. Бодр и нагл. Ухмыляется:

– Какой же вы нервный и впечатлительный, прям как барышня! Платочки рвёте… Ладно, не хотите по-хорошему, будет по-плохому! Последний шанс! Ну?!

Неужели история Сапогова бесславно закончится на аллее возле Дворца культуры?

Андрей Тимофеевич снова чует запах горелых спичек. Это родители шепчут: «Не сдавайся, сынок!»

Бутылка с зажигательной яростью разлетается на звонкие осколки в полуметре от колдовской толпы:

– Сгорите в огне моего гнева!..

Взвизгнули Олеговна и Ростиславовна, Гавриловна нервно хихикнула. Вот и весь, с позволения, эффект.

Сапогов выхватывает из портфеля счёты и лупит Титыча