Юдоль - Михаил Юрьевич Елизаров

точно пошитые из плюша. Андрей Тимофеевич на мгновение чувствует дурноту и слабость, в глазах темнеет, перехватывает дыхание…

Стоящий неподалёку Титыч (он, как и Никитич, не гудит) достаёт пачку сигарет, чиркает спичкой. Счетовод втягивает носом едва уловимые пары сгоревшей серы, и за его спиной будто встают родительские тени. Они ободряюще шепчут: «Держись, сынок! Сражайся бестрепетно!»

Сапогов и Прохоров сперва топчутся друг напротив друга. Потом медленно кружат, не отводя глаз. Андрей Тимофеевич, как Шерлок-Ливанов, выставил перед собой кулаки, а Прохоров сложил пальцы щепотью, точно профессор Мориарти.

Ведьмак также для устрашения использует петушиное шарканье, так что из-под штиблет фонтанчиками летит пыль.

Интересно, каким образом они начнут выяснять отношения? Не будут же драться, в конце концов! Годы ведь не те…

Слышится неприятный монотонный скрежет – это Ядвига Подвиг волочит стул; стальные ножки уныло скребут по асфальту. Далее следуют Юрий Крик и Ираклий с аккордеоном. Кто-то уже сообщил ведущим про инцидент с чужаком.

У поединка намечается музыкальное сопровождение. Ираклий усаживается на стульчике и начинает задорно наяривать «Чунга-чангу»:

Чудо-остров, чудо-остров —

Как кита прогнивший остов!

Как кита истлевший остов!

Чунга-чанга!..

То ли поёт, то ли просто мычит, а слова лишь подразумеваются Юдолью. Раньше в парках затейники собирали беспризорную малышню и под музыку устраивали разные конкурсы и прочие догонялки, а самым прытким детям выдавались призы – недорогие игрушки.

Чудо-остров, юдо-остров!

Гекатомб и холокостов!

Холокостов и погостов!..

Чунга-чанга!..

Непонятно, на что надеется счетовод? На помощь Сатаны? Так бедняга себе помочь не может…

Прохоров бьёт первым, заклиная рифмованным речитативом:

– У кого-то, смотрю, у кого-то начинается жуткая рвота!..

Сапогов чувствует в желудке ужасный спазм. Тошнота горячей волной подкатывает к горлу, и счетовода бурно рвёт утренним чаем вперемешку с вермишелью.

Колдуны ухают от восторга. Прохоров манерничает, словно эстрадный артист. Потом поворачивается к Сапогову и произносит издевательски:

– Ну, ты как, старичок? Весь в блевоте пиджачок?

Очередной приступ марает галстук и пиджачные лацканы. Андрей Тимофеевич медленно утирается рукавом, понимая, что по неопытности пропустил первые удары.

– Рано радуетесь, Валерьяныч! – и снова надсадно клокочет наружу лимонной желчью. – Сейчас вы у меня получи…

– Что за чудо, что за прелесть!.. – Прохоров бойко продолжает распев, покачиваясь при этом как кобра. – Онемела деда челюсть!

– …те-э-э… ы-ы-ы!.. – Сапогов пытается закончить фразу и не может; рот будто свело наркозом. Язык и губы резиновые. Вместо слов наружу просаживается лишь бессильное «Ы-ы-ы…»

Прохоров раскланивается, точно фокусник на арене, а сообщество колдунов отвечает ему восторгами и овациями. Заслуженно, ибо главный ведьмак блистательно продемонстрировал образцы боевого магического анапеста в первом случае и хорея во втором.

Андрей Тимофеевич уже догадался, как именно проходит колдовская дуэль. Борясь со слюной, он пытается собрать слова в атакующее двустишие. Но не новичку Сапогову тягаться с опытнейшим ведьмаком!

– Чтоб тебя скрючило!.. – Прохоров показывает, что ему также доступен и заклинательный боевой дактиль. – Старое чучело!..

Сапогов, вскрикнув от боли, сгибается пополам. Жутко прихватило спину; прострелило, как при лютейшем радикулите. И не разогнуться! Колдуны хохочут, потешаются.

– Перепугался, седая башка!.. – виртуозно боксирует дактилем Прохоров. – Выпала разом прямая кишка!..

Андрей Тимофеевич, к стыду и ужасу, чувствует, что облегчился наружу кишкой! Инстинктивно хватается рукой за отвисшие штаны. Аллея в который раз сотрясается от хохота. Вороны на ветках тоже смеются.

Сапогов помутнённым от стыда взором видит Макаровну. Ведьма не веселится с остальными. Достала горсть семечек и непринуждённо лузгает. Шелухой предусмотрительно не сорит, всё ссыпает в карман передника – бережётся порчи. Рядом покатывается Гавриловна. Истерично хлопает в ладоши Олеговна, в обнимку стоят Эдуардыч и Аркадьич. Что-то записывает в блокнот Филиппыч. А Пархомыч нашёптывает любезности на ухо Ядвиге Подвиг и пытается зацепиться мизинцем за её палец – заигрывает. Это видит Юрий Крик и явно недоволен – ревнует.

– У дедушки в сердце взорвалась петарда, ужель наступает инфаркт миокарда?! – Прохоров пробивает магическим амфибрахием мощнейший хук.

Сапогов, выпучив глаза, хватается левой рукой за сердце; правая на кишке. Оседает на колени, пребольно ударившись старческими чашечками. Это ещё не нокаут, но явно глубокий нокдаун. Довольно любого поэтического тычка, и он замертво рухнет в дорожную пыль.

Прохоров подходит вплотную к счетоводу:

– Эй, старая ты балда! Палец подавай-ка сюда!..

Куда ты ввязался, Андрей Тимофеевич?! На что рассчитывал?! Как можно вступать в поединок, не имея за плечами боевого поэтического опыта?!

Сапогов, хоть и едва дышит, мотает головой. Хочет ещё прибавить категоричное «Мой ответ – нет!», но челюсть, точно заржавевшая, едва приоткрывается, издавая бесформенное: «Ы-ы-ы…»

А Ираклий наяривает на аккордеоне попурри из популярных песен. Закончилась «Чунга-чанга», теперь звучит Пугачёва «Маэстро»; видимо, как музыкальная иллюстрация дуэльного мастерства Прохорова.

– Отдавай палец! Престарелый страдалец!.. – свирепым тоном повторяет ведьмак и протягивает требовательную ладонь.

Сапогов из последних сил сжимает карман с драгоценным пальцем. Где-то там же, под кожей и рёбрами, стучит предынфарктное сердце счетовода. «Помоги тебя сберечь! – умственно просит Андрей Тимофеевич. – Возврати обратно речь!»…

Вообще-то заклинания работают, только если они произнесены вслух. Озвученные в уме, они останутся внутри головы – такова древняя природа колдовства, относящаяся с трепетом к магии воспроизведения. Недаром в церквях и на капищах службы ведутся во всеуслышанье. Просто внутреннее чтение молитв не добирается до божьих ушей…

Безымянный помог или песня «Маэстро», но Андрей Тимофеевич поднимает бешеные непокорные глаза на Прохорова и говорит хоть и неповоротливо, но внятно:

– Я смотрю на вас и вижу, как вправляете вы грыжу!..

Прохоров бесконечно изумлённо глядит на Сапогова, хватается рукой за живот – где располагается пуп. В этом уязвимом месте выпятилась грыжа величиной с кулак! Прохоров издаёт утробное урчание и пятится.

Зрители-колдуны удивлённо ахают! Быть такого не может! Поверженный в прах выскочка, оказывается, способен огрызаться? Но сейчас-то Валерьяныч добьёт его одним метким ударом!..

Сапогов вспоминает и про секретное оружие. Из бокового пиджачного кармана вытаскивает носовой платок с биологическим материалом Прохорова.

– Вот платок с твоей слюной! – голос счетовода крепнет с каждым словом. – Пусть из глаз польётся гной!

Прохоров взвизгивает, будто ему в лицо плеснули кислоты. Позабыв про пупочную грыжу, прижимает ладони к глазам. Сквозь пальцы медленно просачивается бледно-зелёного цвета субстанция.

Сборище колдунов издаёт коллективный вздох. Одна Макаровна непринуждённо лузгает да посмеивается в гормональные усы.

Сапогов с трудом поднимается. Сердце скачет, поясница болит, в штанах болтается выпавшая кишка. Нет времени на изощрённые дактиль или амфибрахий. Довольно того, что освоен один успешный размер.

– После оморочки!.. – Сапогов осыпает врага однотипным хореем. – Отказали почки!..

Прохоров шумно отхаркивает сгусток крови; он шмякается