Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

– Все в порядке. Просто вспомнила кое-что. Но это… такие глупости по сравнению с тем, что тебе приходится переживать. Даже подумать смешно.

– Если ты плачешь, значит, это не глупости, – возразил Аксель. – Ты не должна называть свои переживания пустяками, замалчивать их и сравнивать с моими, понимаешь? Не обязательно у тебя должен кто-то тоже умереть, чтобы ты могла позволить себе переживать. – Аксель одним движением приподнял подбородок Йенни и сказал, глядя ей в глаза: – Я хочу быть для тебя такой же поддержкой, какой ты являешься для меня. Расскажешь, что случилось?

– Я просто… просто… – Йенни крепче прижала его теплую ладонь к своему лицу. – Я, кажется, никогда не рассказывала тебе про то, почему бросила балет.

Аксель покачал головой. Мимо проехала машина, рассекая бархатно-синий ночной мрак желтым светом фар.

– Раньше весь мой мир вертелся вокруг балета. С пяти лет я мечтала стать известной балериной. Я просыпалась с этой мечтой и засыпала. Я к этой мечте шла так упорно, что моя учительница прозвала меня Терминатором в пачке. – Йенни улыбнулась – тоскливо и кротко. Губы ей жег яд сожалений. – Ради этого я занималась больше всех в нашей группе: занималась в свои часы, потом оставалась с девочками постарше и еще дома дни напролет оттачивала элементы, которые у меня хуже всего получались. Мой педагог сказала, что за всю жизнь видела только двух человек, которые так самоотверженно посвящали себя балету. Когда мне было одиннадцать, я приехала сюда, чтобы поступить в академию при Королевской опере. Я так готовилась, будто от этого зависела моя жизнь. Мама хотела, чтобы я отучилась тут до четырнадцати, а потом уехала в Вагановское училище, в Россию. Как будто туда так легко попасть…Но на экзамене тут я отлично станцевала. Только почти в самом конце выступления неудачно приземлилась на левую ногу после прыжка… Я сразу поняла: случилось что-то серьезное, ведь никогда в жизни я еще не чувствовала такой адской боли.

Аксель нахмурился.

– Я дотанцевала до конца, потом ушла за кулисы и села на скамейку как ни в чем не бывало. Сейчас я даже не могу объяснить, как вытерпела эту боль, как вышла на сцену, когда нам объявляли результаты. В тот же вечер мы поехали к врачу, потому что я не могла на левую ногу даже наступать. Оказалось, я порвала ахиллово сухожилие. Не просто растянула – порвала. Это самая ужасная травма для танцора. После нее мало кто возвращается на сцену. А самое обидное – я прошла отбор в академию, но не проучилась там ни одного дня.

Она замолчала, повернула голову влево, глядя на плавающие в воде бисерины звезд. Аксель провел ладонью по руке Йенни и прижался подбородком к ее виску.

– Мне сделали операцию, а через шесть месяцев закончилась реабилитация. Но к занятиям я не вернулась. Врач сказал о балете забыть. Но, знаешь, я читала ведь о балеринах, которые выходили на сцену после таких травм! И я знаю, что я бы смогла… Я правда хотела этого очень сильно… Но какая-то внутренняя слабость, которую я так ненавижу, просто не дала мне этого сделать. И у меня было такое чувство, будто на тот год я осталась совершенно одна во всем мире. Я казалась себе до абсурдного жалкой и беспомощной. Может, поэтому так ничего и не сделала. Мне казалось, мама слишком разочаровалась во мне, чтобы снова мучиться с моими занятиями. А папа… я не знаю, что он чувствовал, не знаю, что думал об этом всем. Не знаю, думал ли вообще. Но мне было так одиноко и страшно. Я не плакала даже в тот год. Это казалось таким бессмысленным. Ведь пустыни не слышат, да?[44] Я просто предала свою мечту, понимаешь? Предала ту целеустремленную девочку, которая до сих пор живет где-то во мне и никак не может простить мне того, что я с ней сделала… А еще я предала мечту мамы. Знаешь… она ведь уже никогда не станет гордой матерью примы Большого или Ковент-Гардена[45]. Поэтому, наверное, я так цепляюсь за кино. Если и в этот раз у меня ничего не получится, если и в этот раз я умудрюсь изменить самой себе, я не знаю, как я буду с этим жить. Не думаю, что смогу простить себе убийство еще одной мечты.

Аксель притянул Йенни ближе, коротко поцеловал ее в макушку.

– Послушай, ты такая талантливая, такая умная… Ты обязательно станешь наикрутейшим режиссером. И я… знаешь, я всегда буду поддерживать тебя во всех твоих начинаниях. Буду крепко-крепко держать тебя, вот как сейчас, чтобы ничто не помешало тебе добиться поставленной цели. И, если я смогу вдруг хоть как-то, хоть чем-то помочь, я пожертвую чем угодно, лишь бы твоя мечта сбылась. – Он обнял Йенни еще крепче – так, будто хотел уберечь ее от боли разочарования, от слез, от горького отчаяния. Так, будто верил, что сможет уберечь ее ото всех происков этой безжалостной жизни. – Потому что твои мечты – это и мои мечты тоже. Не забывай, пожалуйста, об этом.

– Ты, должно быть, очень меня любишь, раз говоришь такие вещи, – задумчиво прошептала Йенни.

– Да что ты? Неужели только сейчас дошло? – усмехнулся Аксель, гладя ее по волосам.

Йенни смущенно улыбнулась, прикрыв глаза.

– Спасибо тебе, – прошептала она. – Но я не хочу, чтобы ты когда-либо чем-либо ради меня жертвовал.

Тогда Аксель и не подозревал, что ему придется положить свое усталое сердце на алтарь ее мечты…

* * *

Это был один тех особенных летних закатов, когда хочется вдруг бросить все дела, замереть и долго стоять, обратив лицо к млеющему в рубиновых искрах небу. Это был один из тех закатов, когда глядишь, как отражается солнце во влажных от дождя крышах, и от красоты кружится голова, подскакивает к самому горлу сердце. И кажется, что все вокруг пропитано невидимым, но таким настоящим счастьем, такой светлой радостью.

Аксель шел к дому Йенни, задрав голову к пламенеющему небосводу. Он улыбался, быстро шагая по нагретому асфальту, заложив нетерпеливо руки в карманы, и был так счастлив, так взволнован тем, что собирался ей рассказать, – ему хотелось поделиться своей новостью с каждым встречным, хотелось кричать во весь голос.

В один шаг забравшись на низенькое крыльцо, он постучал в дверь. Йенни отворила очень скоро.

– Аксель! – воскликнула она, обнимая его спешно. Акселя всегда удивляло то, с какой радостью Йенни произносит его имя при каждой их встрече. – Привет, проходи.