Как я выступала в опере - Екатерина Поспелова

и пианист по первому образованию, как и я. Узнав, что у меня простаивает без дела рояль, он упросил Ахмета пускать его, когда их с Гюлей нету дома, чтобы играть Рахманинова и Листа.

А это вам не менуэты с ригодонами.

Вишенкой на торте Ахметовой истории – сегодняшний утренний звонок Лены.

Говорит удивленно:

– Кааать, ты представляешь, а Ахмет-то твой, оказывается, на рояле играет!

– Да ты штооо!!! – с наигранным изумлением пропеваю я.

– Ага! Да как! Как же я была к нему несправедлива! Знаешь, я вот дура-дурой в музыке, но ей-богу – слышала Рахманинова!

Аслан и гаишник

Любимица всех водителей Яндекс – Оксана – говорила приятным голосом в навигаторе у моего таксиста Аслана. (Я знаю, что Оксана, потому что она как-то давала интервью на «ютьюбе», приятель мой смотрел и расстроился, что она замужем.)

Оксана, как всегда, посоветовала моему водителю поехать по третьему кольцу, потому что короче, и нет пробок.

А у меня пунктик: ненавижу я это третье кольцо.

Некрасиво, стремно – то туннели, то загороженные мертвенными гофрированными заборами участки, то какие-то ненужные и без логоса районы, утопающие в дымах и урбанизме, всякие «Ашаны», бездушные уродливые надземные переходы, пустыри.

Я люблю ехать красиво и с видом на воду: по тучно-зеленым паркам Юго-Запада, по гудящему от ветра метромосту, вдоль элегантной Фрунзенской набережной, умиляясь велосипедным стоянкам, но убирая в скобки и терпя церетелево чучело, потом мимо Кремля, любуясь лепотой, затем по Яузе с горбатыми изящными мостиками, с садами-прудами, монастырями на горках, очаровательными излучинами и видами на МВТУ…

Но водителей такси с фиксированными ценами эта вся романтика не вдохновляет вообще.

– А чо не по третьему кольцу-то? – спросил Аслан.

– А у меня муж – ГАИшник, – говорю, – он работает на третьем кольце, и если узнает, что я сегодня из дома ездила, – убьет меня палочкой!

Водитель уважительно кивнул и поехал по набережной.

Разговаривали. Про него, про детей. Потом он спрашивает: а какое ваше образование?

А я расслабилась от быстрой езды и сказала правду:

– Ну, у меня три образования: я музыкант, режиссер и литератор…

Умный Аслан хмыкнул и говорит:

– Ага… А муж – ГАИшник, да?

Азат значит свобода

Еду в такси.

– Как вас звать? – спрашивает шофер.

– Катерина, – говорю я.

– А меня Азат!

– Красиво.

– Азат значит «свобода»!

– Замечательно!

– Я родился прямо в тот день, когда папа из турма вышел!

Толунбек и козлодрание

Еще совсем недавно, будучи расторопной и гиперобщительной, я часто заводила романы, летучие, необязательные и неожиданные.

Например, с маршрутчиками.

Выхожу это я как-то из метро Щелковская в благородном арондисмане «Гольяново» и вижу, как публика, тесня друг друга, набивается в мою маршрутку номер двести шестьдесят шесть.

Задохнувшись от длинного подъема с платформы, я бегу, груженная книжками, продуктами, мамиными пакетами, – я их гневно называю: «тридцать три реформатских мешочка, и особенно семнадцатый» (это из Додерера), – а в маршрутку-то, эрудированная, не влезаю! Все места заняты…

Маршрутчик кричит неприязненно и заносчиво:

– Стоять нельзя! Ожидайте следующее такси! (Так ему приятно называть эти желтые душегубки.)

А я ему, вспоминая какие-то советы психолога:

– Меня зовут Катерина, я страшно устала. Как вас звать?

– Тимур…

– Тимур, пожалуйста, можно я поеду стоя, сил ждать следующего такси просто нет! – и ловлю его взгляд, что трудно, потому что он обращен ко мне профилем, смуглым и морщинистым.

Но он резво берет с места.

Позволил. Спасибо, Тимур.

А дальше оказывается, что и не Тимур он вовсе, а Толкунбек, – просто тут, в Москве, так проще, если Тимур. Всю дорогу я нависаю над головой Толкунбека и расспрашиваю его о всяких вещах…

Имя я это легко запоминаю: «Толкиена читаю, толку́ ерунду, то́лку-то в ней – ну, и Бек в конце – значит, воин!»

Он киргиз.

Не проходит и двух дней, как я снова возвращаюсь из оперы, а за рулем – он!

На этот раз я первая залезаю в его прекрасное «такси» и сажусь рядом. Профиль его небритый по-прежнему горд и неприступен, похож на киргизскую скалу, отвесную и позлащенную солнцем, по которой карабкаются козочки-щетинки.

Я недавно была в Киргизии, и поэтому смело завожу разговор, называя его настоящим именем, лепечу что-то про ущелье Кара-Су, где я в турпоходе отбила себе всю задницу, проехав двадцать километров на специально подготовленной для московских туристов смирной кобылке, которая не то что галопом, рысью-то не шла…

(В то время как мимо проносились на настоящих жеребцах малолетние мальчишки, которые вспрыгивали на круп лошади на ходу по двое, обнажали зубы, шутили с нашими натасканными и корректными проводниками – и с нами…)

Он, Толкунбек, сразу ответно разговорился; оказалось, он – чемпион какой-то страшной и традиционной игры вроде европейского поло: это когда добрая дюжина мужчин с дикими криками скачут на лошадях, а вместо мячика у них – только что освежеванная тушка козла.

Толкунбек говорит киргизское название игры, но я не запоминаю, потому что ошпарена впервые знанием об этих суровых мужских забавах.

Потом, придя домой, «гуглю».

Называется «козлодрание»…

Ужас.

Через месяц – у нас почти роман.

Маршрутка с незнакомым шофером везет меня на работу – завлитом в театре кукол (как говорит мой белорусский коллега-завмуз: «Мы все працюем в лялечном тэатре»).

Я сижу рядом с водителем, скучным и неразговорчивым, а встречная машина в пробке сигналит ему и хочет общения.

Я говорю раздраженному шоферу хмурым понедельничным голосом: «Ваш друг хочет с вами поговорить», на что он отвечает: «Нет, это он С ВАМИ, очевидно, хочет поговорить».

Я сразу распахиваю заспанные глаза, а во встречной маршрутке – Толкунбек, машет, орет что-то, весело, громко, но ни черта не разобрать…

Я посылаю ему самую дружелюбную свою улыбку, но мой водитель включает первую передачу, и мы трогаемся.

Еще через неделю случается позор.

Я очень поздно еду к маме. Везу какие-то книжки, которые я когда-то зажопила у нее (а она следит, записывает в тетрадку за три копейки и часто напоминает), кучу вещей в химчистку (у мамы скидка, а у меня ближайшая «Диана» закрылась) и овощи (мама всегда покупает глупо и дорого, а у меня тут – местный базарчик и романы с продавцами, ну, вы понимаете).

Часов одиннадцать вечера, в озаренной неверным светом фонарей марштрутке сидит одна лишь пара компромиссно-интеллигентных гольяновских жителей.

Я залезаю в салон, потому что сложно на переднее сиденье затаскивать всю мою поклажу.

Сажусь напротив пары.

За рулем – Толкунбек. Он счастлив, что нет пробок, и лихачит.