Стон дикой долины - Алибек Асылбаевич Аскаров

Земляки не стали донимать его расспросами, а сам он даже рта не раскрыл, молча напялил на голову фуражку и приступил к работе.

Когда Орынбай вернулся, окрестности Куренбеля уже успели обнести колючей проволокой, а на вершине перевала поставили три новеньких барака. На выпас аульного скота рядом с Куренбелем, то есть на другом берегу ручья, наложили строжайший запрет.

Школьный учитель русского языка по неизвестной причине уволился с работы и переехал в другое место. Сельсобета Шакирова, как оказалось, тоже вызывали в район, но он благополучно отделался, видимо, клятвенно заверив, что никого не видел и ни о чем не знал.

Таким вот образом Орынбай ощутил на себе могущество армии, хотя сам никогда в ней не служил. Похоже, здорово он в тот раз перепугался — стоит ему теперь лишь взглянуть на Куренбель, как взор его начинает скользить и тут же переключается на противоположную сторону.

Продолжая работать лесничим, Орекен ежедневно обходит свой участок, так что избороздил его вдоль и поперек, однако после той истории ни разу даже не перешагнул ручей и не ступил на другой берег. Словом, он навечно распростился с Куренбелем, выбросив из памяти вместе с ним все приключившиеся с ним беды и напасти.

Когда с годами неприятные впечатления от этого события поутихли и стали забываться, ровесники попытались выведать у Орынбая подробности случившегося.

— И не спрашивайте, не стану ничего говорить! — резко свернул разговор на больную тему Орекен. — Хотя бы раз заикнетесь еще — конец нашим добрым отношениям!

— Да, видать, не зря говорят, что палка и медведя к намазу приучит... Не станем донимать Орекена, раз уж он сам так хочет! — решили сверстники.

Тем не менее, уговорившись не приставать с расспросами, они этого не сделали...

А прозвище «сутяжника», которым поначалу приятели окрестили Орынбая в шутку, позднее прилипло к нему как сажа. До сих пор эта несправедливая кличка напрочь приклеена к его настоящему имени.

— Ореке, вы победили! — лет пять тому назад радостно пожал ему руку Даулетхан, а случилось это опять же в весеннюю пору. — Застава переезжает!

— Куда? — не поверил своим ушам Орынбай.

Хотя с того дня прошло уже четверть века, он явно

воодушевился, очевидно, надеясь, что заставу убирают в результате написанной им когда-то жалобы.

— Пес его знает, куда... Разве нам скажут?.. По всей видимости, численность застав сокращают, ведь отношения-то с соседями наладились...

Теперь, когда Орекен узнал, что его жалоба не при чем, а на дело повлияла совсем другая ситуация, настроение его сникло.

А через пару дней после этого разговора застава действительно исчезла. С ревом и гулом, оглашая невообразимым шумом окрестности, приехали около двадцати машин. Солдатики разобрали бараки, сложили все вместе с колючим ограждением в большие ящики, погрузили на машины и увезли. Как прибыли вереницей, так вереницей и умчались.

После отъезда пограничников Куренбель напоминал собой плешивую голову старика Амира без тюбетейки... Какой-то неприглядный и потрепанный. Крест-накрест перечеркнут асфальтированными дорожками, вместо зеленой травы — огромный бетонный плац, тут и там зияют ямы. С наступлением лета он густо зарос коноплей да крапивой, кураем и репейником.

Благодатный, щедрый, первозданный Куренбель, который завораживал глаз разноцветьем и обилием сочных трав, где когда-то колыхались пышные луга, стал неприютным, запаршивевшим хребтом с проплешинами непривычной пустоши.

Орекен сначала думал, что просторный приторный луг еще вернет свой прежний облик — зря надеялся. Пролетели годы, но ничего похожего на излечение Куренбеля не происходит. Сейчас туда даже пронырливые свиньи Лексея не суются, не говоря уж об остальном аульном скоте.

* * *

Кто только не руководил аулом, с тех пор как он зовется Мукуром... Одни приходили, другие уходили, и до сих пор кто-то пыхтит и трудится в кресле директора. Но совсем немногие из этих важных начальников оставили в Мукуре особенную память, свой, так сказать, неизгладимый след. Являлись из небытия и так же бесследно потом исчезали, словно их песок поглотил. А пропадали так потому, что все были людьми пришлыми, чужаками, назначенными сверху.

Интересно, что каждый вновь утвержденный руководитель обычно приезжал в аул с одной машиной домашнего скарба, а порой лишь с одним-единственным чемоданом личных вещей. Однако, просидев четыре, пять или шесть лет в директорском кресле, возвращался он в те места, откуда приехал, с надменным видом, погрузив нажитое добро на несколько машин. След его еще не успевал простыть, как в аул, трясясь на полупустом грузовике, уже поспешал очередной начальник. Так повторялось и продолжается постоянно, на протяжении долгих лет, как будто установилась крепкая и замечательная традиция.

Спору нет, руководство оно на то и руководство, что ему все дозволено, вот начальники вовсю и пользуются своим положением. Мукурцам это без слов понятно, поэтому и помалкивают.

Нынешний директор совхоза «Раздольный» Тусипбе-ков четыре года назад тоже приехал сюда издалека — из Тарбагатая. Ну и ладно, кого бы ни прислали, кого бы ни усадили в кресло начальника, мукурцам все равно, лишь бы только назначенный человек более-менее народ устраивал. А непритязательные мукурцы никогда не предъявляют к жизни и к людям особо высоких требований, ко всему относятся беззаботно, благодарят Всевышнего за то, что имеют. И если даже прибывал не совсем подходящий руководитель, мукурцы ни разу не поднимали шума, не пробовали громко возмутиться — продолжали вести привычную будничную жизнь, ни на йоту не изменяя своим размеренным, тихим движениям и неприметным поступкам.

По старинному казахскому обычаю, всех своих начальников мукурцы именуют не иначе, как «торе», то есть «благородие». И таким вот «благородием», единственным руководителем Мукура, выделившимся из среды самих мукурцев, стал Мырзахмет.

Да-а, в свое время он был истинным господином, даже свою собаку приучил лаять на других аульных псов свысока. Видимо, по этой причине во всей здешней округе не найдется человека, который не знал бы Мырзекена.

С первого же дня работы на посту директора Мырзахмет, к примеру, сразу раскрыл мукурцам глаза на свою будущую политику, поскольку приступил к обязанностям ни свет ни заря, и отныне каждое утро начиналось для него еще до петухов. Словом, пусть он и вышел в начальники из самого Мукура, но расслабляться, ссылаясь на родство и близкие отношения, никому не позволит, и это тут же уяснили его земляки.

Мукурец Мырзахмет сначала возглавлял в Мукуре колхоз. Позднее, когда колхоз преобразовали в совхоз «Раздольный», он долгое время был председателем рабочего комитета, то есть «рабочкомом». Более того, еще через несколько лет стал даже председателем аульного совета, причем пост этот