Акбилек - Жусипбек Аймаутов

Следующая:

— Ишь, брови хмурила, сразу видать, что за штучка. Ничего, не велика птичка, хотя злобная, видно.

Стали сравнивать с покойной:

— Даже сравнить нельзя… Светлая память ей…

А когда прикинули, как будет теперь детям, то:

— Ай, эта не годится в матери, самка бессердечная.

Женщины отметили также, что никто из ее рода не

удосужился сопроводить Орик с должным уважением до нового ее дома.

— И что она из себя строит?

Уркия разливала чай и, преподнося пиалу Орик, внимательно следила за каждым ее движением. Та с невозмутимым видом, сдвинув колени, принялась пить чай, отвернувшись от всех присутствовавших. Это не понравилось Уркие. Так и хотелось сказать: «Только вот порог перешагнула, могла бы, дорогая, не корчить из себя невесть кого и к людям сидеть лицом, а не боком». Ей и в голову не приходило, что перед ней женщина, недавно пережившая смерть мужа, разлученная со своими двумя детишками; как бабе в трауре сидеть — только бочком, дайте пообвыкнуть! Уркия же представляла себе, что свежеиспеченная невестка непременно должна стремиться всем угодить, смущаясь, предложить себя в роли разливающей чай, по крайней мере, сиди и бди, чья пиала пуста, кому придвинуть тарелочку с маслом, где подтереть тряпочкой… да мало ли у приведенной вот только что новой хозяйки забот!

Дождавшись, пока разойдутся все гости, соседки начали стелить постель для новобрачных. Пожилая матрона принялась взбивать пуховую перину матери Акбилек, оглаживать ее и нежить. Эту картину Акбилек уже не в силах была перенести: кровь мгновенно вскипела в ней от возмущения. «Неужели правда, какая-то гадкая тетка уляжется на подушки ее ненаглядной мамы?! Да мама об нее ноги вытереть побрезговала бы, да что с вами, да вы же снова хороните мою маму!» От всего увиденного и больно, и тоскливо на сердце. После осквернения ложа матери Акбилек стало казаться, что эта чужачка непременно посягнет и на ее вещи, обкрадет ее — не иначе. И поняла, что под их крышу проник враг, враг мамы, ее враг. До этой обидной ночи Акбилек укладывалась спать с двумя детьми в привычной дальней просторной комнате, теперь же зде сь неродной человек, а она отправится спать с сестренкой и братиком в проходную комнату. Мысль, что эта чужая баба вытолкала всех с привычных, наспанных постелей, заслонила собой от них родителя, стала нестерпимой для нее. И подвела к ясной черте: теперь-то она навсегда потеряла отца.

Долго не могла Акбилек сомкнуть глаза. Мягкие шаги отца в той комнате слышались ей как конский топот на льду. Вот он укладывается, покашливает… Все слышно — и как звенят мониста этой женщины, как струится вода из кувшина… Закрылась одеялом с головой — лишь бы не

слышать, все равно все звуки достигали ее ушек. Раньше, когда в той комнате спала мама, то ничто не беспокоило ее слух. Теперь же каждый шорох, каждый шепоток, доносящийся оттуда, невольно привлекал ее внимание. Что там эта баба делает с отцом? Зачем тебе знать? Почему тебя это интересует? Да потому, что я сама уже не девушка и, наверное, знаю, что там делается. Неужели и старики на такое способны?

Отец всегда был ей отцом и никем иным. Представить не могла, что он, как все прочие мужчины… В ее головке выплыли какие-то странные позы, до стойные разве что грязных животных, какие-то движения тел… Отец, ужас, ай! представился как похотливый самец, не стыдящийся ничего, никого… Принялась гнать эти картинки, но на их место пришли другие. Те, которые… в них она то в объятьях Черноуса… то Бекболата, и ей самой захотелось мужской ласки. Страстно и сейчас. И ее, как ни странно, охватила настоящая женская ревность к отцу, улегшемуся с той бабой. Омерзительные и липкие желания так и маслились к ее губам, к ее грудям… Она понимала всю неестественность их, чувствовала глубокое отвращение к самой себе, металась в постели, не представляя, как она жить-то будет такой. Не понимая до конца причин возбуждения в ней женского начала, она задыхалась, сердце колотилось… измучилась до потери сознания, покуда окончательно не провалилась не то в сон, не то в обморок.

Утром новоявленная мамаша явно намеренно встала раньше всех и принялась таскаться туда-сюда: с звучными хлопками убрала постель, вышла за тазом для известных нужд своих и мужа, искала полотенце, вынесла таз, и все с размахом, с грохотом, показушно. За чаепитием она уже уселась не рядом с Акбилек, а устроилась на место матери, рядом с отцом. Под себя уло­жила вчетверо сложенное одеяло. Акбилек с сестренкой и братом оказались на другой стороне стола. В центре по-прежнему — отец. Однако по выражению его лица не понять: одобряет ли он сии перемещения или нет. Все не нравилось Акбилек — и то, как та сидит и как встает, и то, что тут же стала корчить из себя хозяйку дома, устроившись непременно у отцовской руки. Не желая обращаться к ней: «мама», Акбилек так и не решила, как эту тетку ей величать. С другой стороны, как не называть ее матерью, если она стала супругой отца ее семьи. Видимо, все-таки придется, чтобы угодить… не этой… конечно, а отцу. Как ни крути, мир считает эту женитьбу вполне нормальным делом, значит, и ей положено так считать. Иначе и не могло быть, не ей — Акбилек — нынче в чем-то и кому бы там ни было возражать. Вот так примерно все и обстояло. И в этом же и утешение для Акбилек.

Орик оказалась бабой работящей: с ходу, подвязав пояс и закатав рукава, влезла в изготовление конских колбас, не позволив ни одной бабе присвоить внутренний жир, вчера достававшийся бедным работницам. То же случилось и с самыми негодными обрезками, с сухожилиями да венами, велела все уложить в хозяйское корыто, даже селезенку и гортань:

— Все несите сюда! — распоряжалась она, раздувая ноздри.

Бабы переглядывались между собой и, провожая Орик презрительными взглядами, оттопыривали губы: — Вот утроба ненормальная, да кто она такая!

Что бы работницы ни делали — Орик там торчит, цепко следя, как разделывают туши, куда какой кусок уходит, как промывают кишки да забивают их каким мясом. Однако чем пристальней да суровей Орик следила за работой женщин, тем бабы назло ей принялись подворовывать даже то, на что прежде по совестливости и не посягали.

Все изменилось, и скотники, и слуги — всех прижала, всех унизила, отмеряя, проверяя, перепроверяя, заглядывая в каждый