Циньен - Александр Юрьевич Сегень

— Ах, как вы меня не понимаете! — возмутился Алексей Николаевич, и тут Ли увидела, что он изрядно пьян. Впрочем, и все остальные из его компании не выглядели трезвыми.

— Господа, а что вы празднуете? — спросила Лиса.

— Я же говорю, что заметно! — засмеялась Вера Николаевна.

— Как что! — воскликнул Иван Алексеевич. — Четвертую годовщину с начала кошмара. Четыре года назад в это самое время большевизаны захватили Петроград. Завтра им останется только взять Зимний дворец.

— Ли, пригласите нас в ваш замечательный ресторанчик, — попросила Наталья Васильевна.

— Только сегодня мы платим и угощаем вас! — прорычал Алексей Николаевич.

— Ну что же... — промолвила Лиса и посмотрела на мужа.

— Мы плиглашаем всех, — с важным видом объявил Роман.

— Плиглашение плинято! — радостно рассмеялся Толстой.

И они снова двинулись в сторону Эйфелевой башни.

— Вот единственное, что я ценю в Париже! — указывая на нее, продолжал возбужденно вопить пьяный Алексей Николаевич.

— Эту железяку? — скривил губы Иван Алексеевич. — Моветон!

— Во-во! Для вас все, что необычно, смело, дерзко, устремляет ввысь из вашего болота, все моветон. — Толстой очень смешно брезгливо сморщился, произнося это слово. — Мопассанчики вы мои! Нет, мои хорошие, смена вех это не пустой звук. Смена вех — вот что главное в жизни сегодня.

— Что-что?! — взвизгнула Зинаида Николаевна, да так, что все следом за нею остановились как вкопанные. — Смена вех? Я не ослышалась? — И той рукой, под локоток которой держался ее супруг, она подняла к глазам изящный лорнет на перламутровой рукоятке и с презрением лорнировала Алексея Николаевича.

— Да, Зинаида Николаевна, да! — печатал слова Толстой. — Смена вех! Нам всем пора менять вехи и дружной стаей лететь обратно в Россию.

— И вы смеете повторять слова этого подлеца, служившего в пресс-бюро у Колчака, а потом переметнувшегося к краснопузым? Так они же потом сами же его и вышвырнули вон, как нагадившего котенка! Где он сейчас? Да тут, в гнилом Сеновале, обретается.

— Это временно, — махнул рукой Алексей Николаевич. — Там скоро поймут, что он им нужен, и пригласят обратно.

— Алеша! — устало промолвил Дмитрий Сергеевич. — Неужто вы не понимаете, чьи деньги отрабатывают сменовеховцы?

— Вот именно! — вся тряслась от негодования Зинаида Николаевна, и Лиса подумала, что она очень похожа на змею, одну из тех, что напугали ее в Сингапуре. — Не представляйтесь наивным, Алексей, у вас это плохо получается.

— Нет, я не думаю, что они агенты красного Кремля, оставьте! — снова махнул рукой Алексей Николаевич, как машут артиллеристы, отдавая команду «огонь!» — Они говорят мудрые вещи.

— Устрялов и вся его гоп-компания? — фыркнул Иван Алексеевич. — Что же вы подразумеваете под их мудростью? Дурацкую редиску?

— А почему это она дурацкая? — шел напролом Толстой. — Я тоже верю, что Россия только снаружи красная, а внутри по-прежнему белая. Да и не в этом даже суть — красная, белая. А суть в том, что они делают упор на национализацию большевистской революции.

— Ах, ах, национал-большевизм! — закатила глазки Зинаида Николаевна. — Держите меня, я сейчас упаду.

— Да вы давно уже упали и не можете встать, все вы! — гневно обличал Алексей Николаевич.

— Нет, господин Толстой... Точнее, товарищ граф! Нам с вами не по пути, и ни в какой ресторанчик мы с вами не пойдем. — Сингапурская змея резко развернулась и повлекла за собой мужа обратно через мост, на правый берег Сены, небрежно бросив через плечо: — Прощайте, друзья, рады были видеть вас у себя.

Оставшиеся смотрели вслед удаляющимся Дмитрию Сергеевичу и Зинаиде Николаевне.

— Вот тебе и отпраздновали четвертую годовщину, — печально произнесла Вера Николаевна.

— Что ты себе позволяешь, Алешка! — возмутился Иван Алексеевич. — Немедленно догони и извинись.

— И не подумаю.

— Щенок! Да эта женщина — величайший ценитель литературы, патриот России, тончайший знаток русской жизни, знаток человеческой психологии...

— Да какая там психология! Одно психоложество! Таскается от одного кавалера до другого. Сегодняшнего даже удержать не смогла. Сбежал, бедняга, еле ноги унес.

— А мне кажется, ему Тэффичка приглянулась, — засмеялась Наталья Васильевна. — Не зря они от нас откололись, ох не зря!

— Да они же в разные стороны... — сказала Вера Николаевна.

— В разные стороны, да по кривым линиям, — продолжала смеяться жена Толстого. — А кривые линии, разбежавшись, вполне могут сойтись.

— Алешка, ты подлец! — зло произнес Иван Алексеевич. — Ты должен немедленно догнать и извиниться. Подло кусать ладонь, с которой только что ел.

— Ладно уж, извинюсь, никуда не денусь, — набычился Толстой. — Только не сегодня. Завтра схожу к ним.

— Так что мы стоим тут? Идем в китайский ресторан или нет? — капризно спросила Наталья Васильевна.

— Пожалуй, на сегодня хватит увеселений, — сердито произнес Иван Алексеевич. — А то пуще прежнего рассоримся.

— Я тоже что-то подустала, — зевнула Вера Николаевна. — Двадцать минут одиннадцатого. Пойдем, Ян, домой.

— Доброй всем ночи, — откланялся Иван Алексеевич. — Алешка, надеюсь, ты еще не сегодня умотаешь?

— Куда?

— В свою Совдепию.

— Не знаю, не знаю, может, и сегодня.

— Тогда привет товарищу Троцкому! Оревуар! Или, как теперь принято говорить там, по-ка! — Последнее слово Иван Алексеевич произнес с необычайным артистизмом, будто аккуратно, без выстрела, но с легким хлопком открыл бутылку шампанского. И вторая супружеская пара стала удаляться по Йенскому мосту на правый берег Сены.

— Может, и мы тоже — chez nous?[15] — робко предложила Наталья Васильевна.

— Ну уж нет уж! — сердито-весело взревел Толстой. — Кутить так кутить, гулять так гулять! Вот так и четыре года назад все забились в свои уголочки, chez moi[16] да chez nous, а большевики и взяли нас тепленькими, сонненькими! Да здравствуют большевики, господа! — крикнул он нарочно с вызовом в сторону проходящей мимо еще одной русской компании.

Оттуда злобно зыркнули в его сторону и прибавили шагу.

— Алешка! Побьют! — рассмеялась Наталья Васильевна.

— Кишка тонка, — махнул артиллеристом Алексей Николаевич и крикнул вослед убегающей русской компании: —