Каменная сладость прощения - Лори Нелсон Спилман

Она встречается со мной взглядом, но не произносит ни слова. Я уже знаю ответ, но должна спросить:

– Папа ведь не изменял тебе, мама?

– Ах, милая, его вины в том не было.

Я подношу руку к голове:

– Нет! Почему ты мне не сказала?

– С профессиональными спортсменами всегда так было… Может, и сейчас тоже. Я знала об этом, когда выходила за него. Просто я думала… – Она невесело смеется. – Думала, сумею его изменить. Молодая была и глупая. Считала, что смогу удержать его своей женской привлекательностью. Но всегда есть кто-то моложе, кто-то красивее и гораздо интереснее.

Я вспоминаю о Клаудии и собственных опасениях.

– Должно быть, невыносимо было думать, что от тебя требуется безупречность во всем.

Она заправляет за ухо прядь волос:

– Эти игроки могли иметь любую женщину, какую пожелают.

Я распаляюсь еще больше:

– Сколько?

Мама указывает на живую изгородь из розовых кустов, которые зацветут только через месяц:

– Ты всегда любила розы. Смешно, но они не из числа моих любимчиков. Я предпочитаю эти. – Она указывает на клумбу с нарциссами.

– Сколько женщин, мама? – повторяю я.

Она качает головой:

– Перестань, Ханна. Прошу тебя. Это… не так важно. Нельзя его винить. Большинство спортсменов были такими. Девиц стоило только пальцем поманить.

Я всем сердцем сочувствую той молодой женщине в обтягивающих джинсах, которая отчаянно стремилась остаться молодой и привлекательной, но всегда чувствовала, что недостаточно хороша. Как она должна была проклинать время с каждым ушедшим годом.

– Неудивительно, что ты была несчастна. Почему ты никогда мне об этом не рассказывала? Я поняла бы.

– «Чти отца твоего», – цитируя Библию, тихо произносит она. – Я не имела права сказать тебе тогда, как не имею права говорить и сейчас.

Мне хочется завопить! Это многое объясняет. Все эти годы я обвиняла ее во всех грехах, и отец не мешал мне. Если бы я только знала, что ей пришлось перенести, то проявила бы больше сочувствия.

– У меня было чувство, что, когда ты повзрослеешь и мы станем хорошими подругами, а не только мамой и дочкой, ты все поймешь сама.

Она улыбается мне, и я вижу в этих светло-голубых глазах все ее утраченные мечты.

Мама нагибается, чтобы вырвать с клумбы одуванчик.

– Твой отец жаждал любви. Она нужна была ему как воздух. Но сам он не мог ее дать.

Мне хочется поправить маму, сказать, что отец был любящим человеком. Но если задуматься, начинаешь понимать, что она права.

Я смотрю, как она стряхивает почву с корней сорняка, и чувствую, как с меня осыпается собственная «почва». Осыпается все, за что я крепко держалась, вся моя правда. Может, отец действительно мной манипулировал. Может, намеренно отравлял мои чувства и не давал общаться с мамой. Может, его правда, как назвала ее Дороти, вовсе не была правдой.

Мама кидает сорняк за куст.

– Ты была единственным исключением. Я на самом деле верю, что он тебя любил, Ханна Мария.

– Насколько это было в его силах, – говорю я, понимая, что любовь отца была эгоистичной, но на другую он был не способен. – Меня вдруг осеняет. – Мама, ты посылала мне письма?

Она поворачивается ко мне, широко раскрыв глаза.

– Первого числа каждого месяца, – отвечает она. – Непременно. Перестала посылать только после того, как одно из них вернулось ко мне с запиской, сообщавшей о смерти Джона. Она просила меня больше не писать.

Она? У меня голова идет кругом.

– От кого оно было?

– Она подписалась именем Джулия.

Я хватаюсь за голову:

– Нет, только не Джулия!

Но, даже пытаясь отрицать, я знаю, что это правда. Как и я, Джулия была всецело предана моему папе. Она демонстрировала свою любовь, оберегая его. Как я могу сердиться, если вела себя так же?

– Надо было посылать письма непосредственно мне.

По выражению ее лица я понимаю, что моя мысль кажется ей нелепой.

– Ты не захотела дать мне свой адрес. После вашего отъезда из Атланты я вновь и вновь просила твой адрес. В конечном итоге твой папа сказал, что я могу посылать письма ему. Он пообещал передавать их тебе.

И она послушалась его. Как и я в свое время.

– Как ты могла отпустить меня? – Эти слова сами собой срываются с моих губ.

Отступив назад, она опускает взгляд на свои руки:

– Адвокат твоего папы убедил меня, что так лучше для всех, включая тебя. Тебя могли принудить давать показания, и Боб мог на годы оказаться в тюрьме.

Так вот оно что. Собственный выбор Софи[5]. Возможно, она даже потеряла свою половину в бракоразводном процессе.

Мама хватает меня за плечи:

– Ханна, ты должна верить мне. Я любила тебя. И считала, что поступаю правильно. – Отвернувшись, она пинает землю носком кроссовки. – Какой же глупой я была! Думала, ты вернешься, когда тебе исполнится шестнадцать, и сможешь решать за себя. Когда твой отец сказал, что ты не хочешь больше меня видеть, я чуть с ума не сошла.

На меня накатывает мутная волна, и я пытаюсь уразуметь эгоистичные действия отца – и свои собственные. Зачем он препятствовал моему общению с мамой? Считал, что помогает мне? Или присущий ему дух соперничества подталкивал его к мести? Неужели его желание наказать маму было настолько сильным, что он проигнорировал тот факт, что наказывает и дочь тоже? Я чувствую, что чаша гнева, предназначенная для мамы, выплескивается в другую чашу, на этот раз для отца. И я вновь погружаюсь в горечь и гнев.

Я поднимаю взгляд на небо. Нет! Я приехала издалека, чтобы освободиться от ярости, владевшей мной. Передо мной два выбора: дать гневу вновь овладеть собой или отпустить и забыть.

На ум приходят слова Фионы. Мы храним тайну по двум причинам. Чтобы оберегать себя либо чтобы оберегать других.

Отец оберегал меня – так он, по крайней мере, думал. Да. Предпочту поверить этому. Потому что альтернативный вариант – оберегал себя – не вызывает веселья.

Я кладу ладонь ей на спину:

– Не плачь, мама. Теперь все нормально. Ты сделала то, что считала правильным. Как и я. – Я с трудом сглатываю. – И папа тоже.

Мама смахивает с глаз слезы, потом поворачивается в сторону грунтовой дороги и смотрит вдаль, склонив голову набок. Я тоже слышу отдаленное гудение двигателя.

– Сейчас приедет Боб.

Глава 28

Меня как будто током ударило. Вот он – момент, которого я избегала всю свою взрослую жизнь.

– Мне пора.

– Нет. Останься.

– Я посижу в машине. Можешь объяснить ему,