Несбывшаяся жизнь. Книга 2 - Мария Метлицкая

Надюша грустно вздохнула.

– И злость Иркина плескалась в ее глазах. Злость и раздражение. Знаешь, когда не любишь… Понимала, что он для нее готов на все, ценила, наверное… Но ведь надо было еще делить с ним ложе, ложиться в постель… Я часто об этом думала и жалела ее. Может, она и заболела от этого? А ей все завидовали… Вот и получается: брак удачный, но несчастливый, – сказала Надюша и заключила со смехом: – А у нас с Владом наоборот!

– Бога не гневи, – ответила Лиза. – Вы все пережили, все вынесли и по-прежнему любите друг друга.

– А у тебя какой брак? – осторожно спросила Надюша. – Ну, по этой, так сказать, классификации?

Лиза задумалась.

– Знаешь, ни то ни другое, – грустно улыбнулась она, – про любовь в нашем возрасте… ох, не знаю… Про удачный-неудачный тоже не очень понятно. Основная жизнь прожита, пуд соли вместе не съеден, а съеден каждым по отдельности, как кто поведет себя в критической ситуации – вопрос… Есть надежда, что все будет как надо, мы же приличные люди… Я доверяю ему. Наверное, это и есть главное.

Лиза с минуту молчала.

– А вообще-то, Надюша, брак наш – устройство жизни, есть и такая классификация. Относимся мы друг к другу с уважением, друг другу не противны. Смешно говорить о страстном частом сексе и уже не очень прилично, – улыбнулась Лиза, – но нам хорошо вдвоем, понятно и спокойно. У нас много общего и много различного. Существуем мы мирно – по крайней мере, очень стараемся, – да и скандалить в нашем возрасте как-то странно. Герка – близкий мне человек, и мне кажется, что этого вполне достаточно. А разговоры про безумную любовь, про невозможность жить друг без друга, есть, дышать, спать… Это из маминого репертуара. Я этого не понимаю.

И потом, Надюш… Меня так часто предавали – мать, Дымчик, Ритка, Корнеевский, потом дочь… Мне вообще сложно кому-то поверить. Я искренне думала: зачем мне мужчина? Я зарабатываю, справляюсь со всеми трудностями. Я сильная, а сильным всегда нелегко. И я не знаю, что такое любовь, честно, не знаю! Наверное, не довелось. Так что сама придумай, как называется мой брак, – улыбнулась Лиза, – классифицируй сама! А я реалист, ты знаешь. Все любови остались в прошлом. В юности, в молодости, и это нормально. Как-то неловко влюбиться почти в шестьдесят, ты не считаешь?

* * *

Ровно через год Игорь, муж Ирины и ныне вдовец, позвонил Владу и сообщил, что женится.

Вещал как робот, размеренным ровным голосом: что упрекнуть его не в чем, сделал все что мог, и даже больше. Ирина останется главной любовью его жизни, год вдовства и приличия соблюдены, а сейчас пришло время подумать о себе.

– Ты у меня индульгенции просишь? – пошутил растерянный Влад.

Тот усмехнулся.

– На гербовой и с печатью, – сострил бывший шурин и пригласил на скромную свадьбу.

Ого, значит, все уже подготовлено?

Влад разнервничался и решил, что ни в какое кафе не пойдет, еще чего!

Никто его не уговаривал, да и сами не рвались. Лиза была простужена, Надюша сидела над срочными переводами, да и по бывшему родственнику не очень соскучились.

В день свадьбы Игорю позвонила Надюша – как всегда, отдувалась она.

Извинилась, объяснила причины неявки и пожелала счастливой семейной жизни. Игорь хмыкнул и коротко попрощался. Больше они не виделись.

В годовщины Ириной смерти на кладбище ездили втроем – Надюша с Владиком и Лиза. Геру этим она не грузила, да и внука жалела, успеет еще… На кладбище с бывшим зятем ни разу не встретились – не совпали, повезло. За что они так его не любили? Ведь для Ирины он был прекрасным и верным мужем. Но не любили, факт: чужой человек.

Года три спустя, у метро Кропоткинская, Лиза увидела машину бывшего зятя. Машина остановилась, и из нее вышла женщина – Лиза успела ее разглядеть.

Обычная рядовая тетенька, скромное дутое пальто, удобные непромокаемые сапоги, простенькая вязаная шапка, блеклое, неухоженное, ненакрашенное, «пожившее» лицо. В руках кошелки для продуктов – видимо, едет на рынок. Такая и борщ сварит, и блинов напечет, и полы помоет… И вдобавок ничего не попросит. Скромная тихая женщина для жизни, полная Иркина противоположность.

«А он далеко не дурак, этот тихий Игорек. А чему удивляться, устройство жизни, все правильно», – подумала Лиза.

* * *

Она не задавалась вопросом, любит ли Геру. Зачем? Впервые Лиза ощутила заботу – то, чего ни разу с ней не случалось. Заботу и тревогу за нее. Но главным было доверие. Уверенность, что предательство невозможно. Впервые была семья и мужчина, который за нее отвечал, и это было главным.

Любовь, говорите? А что это – ну, если попонятнее, своими словами?

Как-то Лиза с Герой сидели обнявшись у дачного костерка и говорили по душам.

– А знаешь, – сказала Лиза, – я никогда не боялась возраста. Я не про дряхлость и немощность, их все боятся. Я про возраст. Да, и там колет, и здесь. Но внутри я стала спокойной, уверенной в себе, а самое главное – перестала ждать. Внушила себе, что ничего больше не будет. Если уж в молодости не получилось, что уж теперь? Ну и ладно, думала. У меня есть Антошка. И больше мне никто не нужен. Работа есть, ноги носят. Квартира, которую я так не хотела, сейчас мне нравится. Мама со мной прожила, я нашла брата, сестру, племянников. Теперь спокойно – Тошка один не останется. А все остальное, то, что терзает и поднимает ввысь… – Лиза вздохнула. – Были такие слова в песне: «Тот, кто знает любовь без предательства, тот не знает почти ничего»[6].

Костерок горел ровно, Лизе было тепло и хорошо.

– Знаешь, когда перестаешь ждать, становится легче, – сказала она. – Свободнее. Живешь себе и живешь, значит, такая судьба. А про Аньку…

Лиза громко вздохнула, и Гера молча сжал ее руку.

– И это я отпустила… Ну так вышло, я виновата, наследственность, черт его знает. Она здорова и счастлива – значит, это не горе, а так, житейская драма. А какая судьба без драм?

Лиза помолчала, поковыряла веткой в костре. Вспыхнули и погасли короткие искры.

– А тут – нате вам, ты! Неожиданно. И именно тогда, когда я ждать перестала и окончательно смирилась со своим одиночеством. Но что еще странно – я сразу тебе поверила! Ну не сразу, а после поездки на озеро…

Гера усмехнулся и поцеловал Лизину руку.

– Сейчас я