Морозный ангел - Елена Николаевна Ронина

прокашлялась. Вопрос дался ей нелегко. Она никогда не лезла в душу. К себе не пускала и к другим не приставала. Но здесь почему-то поняла. Можно. Даже не можно, а нужно. – Я не просто так спрашиваю. Что-то у меня сейчас не очень клеится в жизни. Всегда хорошо послушать умного человека. Умного и счастливого. Как это самое счастье себе вернуть. С Виталием мы же здесь познакомились. Подружились дети, а мы при них. Он тоже в каком-то сейчас, как мне кажется, переходном периоде. Смешно, но вот мы целыми днями вместе, а друг с другом почти не разговариваем. Как два костыля друг для друга. Я все пытаюсь отвлечься, собраться, он просто в своих мыслях. Наверное, все это очень странно выглядит со стороны.

– Во-первых, ничего не странно. Нужно идти за своим «я». Так йоги говорят. Твое внутреннее «я» тебе всегда подскажет, что делать.

– Ну да, куда бежать.

– Вот самое главное. Никуда не надо бежать. Расслабиться, сесть и подумать. Успокоиться. Продышаться, и дорога сама тебя выведет. Вот тебя сегодня дорога привела сюда. Наверное, не зря. Я тебе рада. Я же тоже тут очень одинока. Успокаиваю себя йогой. Но это не вся жизнь. Иногда воспоминания знаешь как накрывают. Сейчас расскажу тебе, опять будет мне плохо и больно, но потом станет гораздо легче. Потому что я опять себе что-то объясню и еще что-то важное пойму.

Идти вперед

– Вот на этом самом месте я когда-то сказала себе правду. Это самое важное в жизни. Не уходить от собственных вопросов, не изображать из себя страуса. У меня такая тетушка была. Вокруг нее черт знает что творится. И все про это знают, а она изображает радостную жизнь.

– Может, ей так легче было?

– Может. Но это неправильно. Нельзя жить в выдуманном мире. Жить нужно реальностью. Как бы тяжела она ни была. И тогда ты сможешь свои невзгоды победить. Только так. А иначе запутаешься окончательно. Короче говоря, из роддома с Клавой забирала меня подруга. Глеб тогда вошел в штопор красивой и изматывающей любви. Да, не ко мне. Еще и умудрился мне об этом рассказать за неделю до родов. Сам причем. Я бы ведь ничего не узнала. Меня все берегли. За спиной шушукались, конечно, но берегли. И вот он как-то среди ночи меня растолкал: «Помоги-де, погибаю. Ничего поделать с собой не могу. Мне надо уехать. Она из другого города. Чувствую себя подлецом, но врать больше сил нет». И без всяких обещаний. Короче, он, стало быть, на разборки, а я в роддом.

– И на выписку не вернулся, – охнула Лара.

– Не знал. Мы тогда так договорились, что месяц общаться не будем.

– Ты ж беременная была!

– Он еще больше беременный был. Неизвестно, кто из нас был больше болен. А Клавка семимесячной родилась. Так что он вернулся, а тут такая кикимора. И девка опять. Мы же пол не знали. А когда мне уже ее показали, я даже обрадовалась. Подумала: так ему, козлу, и надо! И назвала сразу сама Клавдией, в честь моей бабушки. Я ее очень любила. И представляешь, она ведь сразу была его копией. Сморщенная вся, синяя, ну чисто маленький Глеб. Он прорыдал ночь. Его тогда сам факт потряс, что из-за всей этой истории она могла бы не родиться. Или я могла помереть. Там нас обеих спасали. Я уже потом поняла, что вернулся-то он разводиться. Но как Клаву увидел, да эти две за обе ноги его облепили, вроде как все у него перевернулось в душе. Вместо развода начал прощения просить. А вот я заболела. Не извинения его слушаю, а вспоминаю, что он месяц назад мне говорил. Очень я тогда во все это поверила. Еще не понимала, как это у него так быстро мозги на место встали? То люблю – не могу, то виноват – дурак старый. Как верить? И поняла, что не получается забыть. Даже простить могу, а забыть нет. Ну и тут эта квартира подвернулась. Укатила сюда одна. И тоже говорю: мне нужен месяц. Тебе месяц, и мне месяц. Думать буду. Вот это место меня и спасло. Приехала сюда с тремя детьми одна. Спасибо этому месту, этому дому, соседям нашим, Богне. Это няня наша. Она и сейчас мне помогает. Немолодая уже, молчаливая, даже суровая. Но тоже что-то она про меня поняла. Ни слова мне не говорила, но вот на это место привезла. Сиди, говорит, и думай. И спрашивай.

– У кого, говорю.

– У себя. Всегда спрашивай только у себя.

– Ровно через месяц примчался. Прямо кинулся и ко мне, и к девочкам. Я сразу поняла, что все прошло, что он мой. А я? Долго еще страдала. Слава богу, удалось вычеркнуть. Не люблю вспоминать, честно скажу. Не имею права. Сегодня – другое дело. Почувствовала, тебе надо эту историю услышать. Как можно выносить кому-то приговор? Я не смогла.

Правосудие для всех

Был такой опыт в жизни Лары. Ее пригласили в телешоу изображать «присяжных заседателей». Понятное дело, подсуропила подруга Наталья, у которой уже в силу новой работы образовались новые связи совершенно в новых кругах.

– Сходи! Тебе понравится. Ты же все знаешь, все характеры считываешь. Опять же, рассудительная и здравая.

Лара на телевидении была впервые. Несказанно удивило павильонное пространство. Вот оно, оказывается, как. Посреди огромного рабочего цеха натянута черная материя и внутри выстроена студия, которую мы все видим на своих телеэкранах. Тут же всех начали гримировать, кого-то переодевать. Как выяснилось, многие тут были не впервые. Такие актеры на пенсии. Вернее – пенсионеры, которые подрабатывали на съемках. Ларе в голову не приходило, сколько статистов в кадре. Люди, которые в сериалах ходят по коридорам, сидят на лавочках, везут коляску по парку – это все вот эти самые статисты, которых красят, переодевают, еще и деньги платят. Пока ждали своего часа, каких только историй про съемки она не наслушалась. И главное, что она уяснила: очень важно, чтобы лицо не попало в кадр. Иначе в следующее кино не позовут. Она-то думала – наоборот! Снимаются ради славы. Оказывается – скорее даже не ради денег, а ради вот этих самых съемок. Причастности к киноделу.

Лару заметили сразу, покрасили особо, посадили на первый ряд.

За решеткой сидел молодой парень тщедушной внешности, сгорбленный, жалкий. Обвиняли его в убийстве. Он вину свою отрицал. Выходили свидетели, выступали прокурор и адвокат, всех пыталась примирить красивая женщина-судья