Девушка по имени Йоханан Гелт - Алекс Тарн

лужайка ответила бурными аплодисментами. Лебеди снова сомкнули фронт – на сей раз гузками к публике, – и вся балетная труппа, увозя с собой кресло и старика, скрылась в недрах дворцово-кафедрального портала. Вокруг столов с конвертами немедленно вскипело бурное движение: гости единодушно проявляли щедрость.

– Выпишем и мы что-нибудь? – шепнула я мужу. – А то неудобно. Все пишут, а мы как неродные.

– У нас нет подходящей чековой книжки, – напомнил Мики.

– Ничего-ничего, милый. Главное – не деньги, а доброе намерение…

Я быстро набросала несколько слов на листочке, вложила его в конверт и опустила в прорезь ящика для пожертвований.

– Ну и что ты там написала? – устало спросил Мики. – То, что я думаю?

– Конечно, – подмигнула я. – «Кто такой Джон Голт?» – как же иначе…

Мики вздохнул:

– И что теперь?

– Теперь… Теперь попробую пройти внутрь, – Я взяла бокал с вином и, тщательно оступившись, выплеснула его на платье. – Ой, какая я неловкая! Нужно закончить маршрут, милый. Если не выйду через полчаса, уезжай без меня.

– Подожди, сумасшедшая. Я не отпущу тебя одну.

Я погладила его по щеке:

– Вдвоем не пройти. Ну всё. Не будем прощаться, ладно? Плохая примета. Не волнуйся: скорее всего, меня не пропустят.

Уже поднявшись на террасу, я обернулась. Мики, стоя у края газона, неотрывно смотрел мне вслед. Часть публики, не заинтересованная в продолжении банкета, несколь-кими ручейками тянулась к местам парковки. Другие продолжали общаться – тусовка единомышленников располагает к деловым контактам. Легкие пиджаки собирали с лужайки урожай ящиков с чеками. Два смокинга – наверно, муж и друг семьи – вели, вернее, несли под руки мою новую знакомую-алкоголичку. Ее голова с тысячедолларовой прической безвольно каталась по силиконовому бюсту – как видно, специально приподнятому для этой цели. Вечер, несомненно, удался.

Вестибюль цокольного этажа ничуть не уступал своим аналогам из королевских и императорских резиденций. Слева, возле дамской комнаты, толпилась дюжина-другая претенденток на вход. Но мой путь лежал к парадной лестнице, вход на которую охраняли сразу три амбала. Их легкие пиджаки оттопыривались под мышкой. Я пристроила на физиономию выражение «пожалейте маленькую несчастную девочку, ну что вам стоит» и, умоляюще сжав руки, обратилась к тому, что посередке.

– Пожалуйста, пропустите. Мне очень надо.

Начальник лестницы смерил меня оценивающим взгля-дом. Я улыбнулась ему сквозь слезы.

– Химические туалеты внизу, леди. Справа от лужайки.

– Мне не нужно в туалет… Посмотрите, что случилось с моим платьем! Мама меня убьет! Пожалуйста!

Я продемонстрировала залитую вином грудь, для убедительности оттянув ткань подальше от тела. В лице амбала что-то дрогнуло. Почему-то вид женского соска действует на мужчин не хуже восьмимиллиметровой пули.

– Раковины там, в дамской комнате, леди… – уже куда нерешительней проговорил охранник.

– Но там как раз моя мама! – отчаянно прошептала я. – И потом… чтобы смыть такое пятно, надо снять платье. А у меня там… ничего нет… только трусики…

Тут я, конечно, соврала: важным дополнением к трусикам служила кобура на лодыжке. Но для контрольного выстрела по психике амбала вполне хватало и «только трусиков». Парень прерывисто вздохнул, живо представив картину отмывания пятна, и взглянул на товарищей. Те молча пожали плечами: мол, решение за тобой, брат, но зверствовать-то не надо. Тебе что, телку не жалко?

Я выдавила из себя особенно крупную слезу. Хрустальный звук, с которым она шмякнулась на мраморную плиту пола, был наверняка слышен в самых дальних уголках дворца.

– Всего-то десять минуток, мистер… Я быстро… Ну пожалуйста…

Амбал еще раз вздохнул и приглашающе махнул рукой:

– Хорошо, но только если быстро, леди. Вы ведь не хотите, чтобы меня уволили…

«Да по мне пусть хоть расстреляют! – мысленно ответила я, взбегая по ступеням в запретные чертоги Дядюшки Со. – У леди теперь другие заботы, идиот. Например, где отыскать твоего гада-хозяина?»

Задача действительно оказалась нелегкой. Вокруг не было ни души. Лестница выходила аккурат в середину парадного первого этажа, в огромный зал церемониальных приемов, украшенный фресками и мозаикой. Чтобы быстрым шагом пройти анфиладу всего лишь одного крыла, мне понадобилось не меньше пяти минут. Кабинет… комната заседаний и переговоров… гостевые покои… Пусто! Я скинула туфли и, держа их в руках, бегом вернулась к лестнице, чтобы обследовать второе крыло. Столовая… небольшая гостиная… еще один кабинет… еще одна резиденция для особо важных гостей, включая детскую… Пусто! Назад, назад!

Я уже добежала до лестничной площадки, когда включился лифт, и мне пришлось ретироваться, потому что кабина остановилась как раз здесь. Вышли два легких пиджака и, к счастью, двинулись в противоположную сторону. Когда они отошли на более-менее безопасное расстояние, я снова бросилась к лестнице и по ней – шлеп-шлеп босыми ногами – вверх, на второй этаж, где по идее должны находиться спальни. Если уж Дядюшка не там, то где еще?

И снова моим глазам предстал пустой коридор. Коридор – и закрытые двери по обе его стороны. Куда теперь? Пусть будет налево… Этаж казался вымершим; я кралась вдоль комнат, прислушиваясь и заглядывая внутрь там, где открыто. Никого. Никого и ничего, кроме нарастающего и крайне неприятного чувства, что за мной наблюдают. В конце коридора я внимательно осмотрелась в поисках видеокамер и, не обнаружив ничего подозрительного, скомандовала себе успокоиться. По опыту, наблюдатель может оказаться домашним котом, как в доме покойной Туты… Но куда же он подевался, этот чертов Дядюшка? Прав был Мики: нельзя лезть в неизведанные дебри без должной подготовки. Мы ведь даже не выяснили, действительно ли Соронс ночует здесь. Надо уходить, выбора нет.

Снова включился лифт. Спрятавшись в одной из комнат, я слегка приоткрыла дверь; сквозь эту узкую щель была видна лишь часть коридора. Лифт пошумел и смолк. Потом раздвинулись его створки. Шаги. Нет, не только шаги – еще и характерный звук колес инвалидного кресла! Неужели действительно на ловца и зверь бежит? Похоже, так и есть! Мне опять улыбнулась удача! Прильнув к дверной щели, я рассмотрела наклоненную немного вперед спину охранника, толкающего перед собой кресло. Вот это да! Дядюшку Со привезли прямо к моему карающему стволу!

Я вытащила из-под подола «глок» и выскочила в коридор. Изначально между ними и мной было метров двадцать; перед тем как поднять пистолет, я сократила это расстояние вдвое.

– Стой! Подними руки!

Легкий пиджак подчинился. Он даже не подумал лезть за оружием.

– Повернись ко мне! И коляску! Коляску тоже!

Охранник послушно развернул коляску. Я намеревалась начать стрелять сразу, без промедления, но, слава Богу, успела остановиться. Потому что в инвалидном кресле не было Дядюшки Соронса. В инвалидном кресле, надежно примотанный липкой лентой к его металлическим трубкам, сидел мой муж Мики Шварц, собственной персоной. На лице охранника расплывалась широченная злорадная улыбка. А вот Мики при всем желании не мог бы улыбнуться: эти гады залепили ему рот. Зато его глаза говорили красноречивей любых слов. «Ты этого хотела? – говорили они. – Я ведь предупреждал…» Я скорее почувствовала, чем услышала, шаги за спиной, но не успела обернуться, прежде чем мне потушили свет ударом по затылку.

Не знаю, сколько времени я пребывала в отключке; когда меня привели в чувство, мы с Мики находились уже не в роскошном, устланном ковром коридоре, а в глухой камере без окон, с крашеными бетонными стенами, тюремными, забранными решеткой светильниками под потолком и стальной герметизированной дверью. Хотя слово «находились» не очень отражает реального положения дел: Мики и я были примотаны к металлическим стульям, а оба эти стула, скамьи вдоль стен и стол, похожий на прозекторский, – намертво привинчены к полу здоровенными болтами. Эта картина явно не располагала к оптимизму.

– О! Похоже, дама опять с нами! – констатировал тот, кто сунул мне под нос ватку с нашатырем. – Теперь все в сборе. Можно начинать.

Я сразу его узнала: это был один из четырех «маленьких лебедей», которые сопровождали Дядюшку перед выступлением на террасе. Высокий, плотный, хорошо накачанный тип лет сорока, с резкими чертами лица и обильным серебром в волосах. Такие мужчины обычно получают среди своих прозвище «Седой». Кроме него и нас, в комнате были еще двое. Я посмотрела на Мики, и он ответил мне ободряющей полуулыбкой – мол, держись, девочка, где наша не пропадала…

Однако в столь аховые ситуации мы с ним еще не попадали ни разу,