Да здравствует жизнь! - Софи Жомен

люблю его, все еще люблю. И больше не хочу терпеть эту жизнь, эту постоянную боль… Я сама во всем виновата.

Меня охватывает негодование: я возмущена, что она так себя принижает.

Ведь это он всегда получал, что хотел, а не она. Но винит во всем Фран. Ненавижу его.

– Нет, ты ни в чем не виновата. Ты оказалась здесь, потому что он обращался с тобой по-свински, не считался с тобой. Но ты восстановишься, Фран; я с тобой, и мне очень жаль, что я раньше не поняла, как ты страдаешь. Ты держалась бодро, скрывала тоску, и выходит, я была плохой подругой.

– Нет, ты лучшая из всех подруг, что у меня были, и тебя я тоже не заслужила…

Я покидаю больницу совершенно разбитой. Но Фран нужно отдохнуть, и мне тоже.

Не успеваю я выйти на улицу, как телефон, который все это время был вне доступа к сети, начинает беспрерывно сигналить. У меня полно сообщений от Элиотта – видимо, он очень обеспокоен тем, что я столько раз пыталась ему дозвониться, а теперь не отвечаю. Набираю его номер, и он сразу же берет трубку.

– Марни? Что за черт, я чуть с ума не сошел! У тебя все нормально? Я видел все твои звонки, но не мог ответить, а теперь не могу дозвониться сам. Что-то случилось?

– Все ужасно… Фран в больнице, вчера вечером она пыталась покончить с собой. Я нашла ее дома, в спальне, сегодня утром, когда пришла кормить кота.

– Вот черт! И как она? Не понимаю, разве она не уехала?

– Уехала, но вернулась. Теперь, по крайней мере, ее жизни ничего не угрожает. Эй, ты что, сейчас в машине?

– Я возвращаюсь домой.

– Как? Ты же должен был вернуться только через два дня?

– Я волновался, Марни, ты не отвечала, и я понять не мог, что случилось. Буду через три часа.

Не знаю, что делать: то ли таять от любви, то ли просто извиниться. Я предпочитаю таять – я так рада, что он возвращается; сегодня вечером мне ужасно не хотелось бы оставаться одной.

– Не могу дождаться, когда тебя увижу…

– Я тоже, котенок, я тоже. Но ты же еще пойдешь сегодня на работу?

– Нет, я предупредила Ану. Я навещу Фран, завезу ей кое-какие вещи, а потом приеду домой. А ты будь внимателен на дороге.

– Обязательно, до скорого, дружочек.

– До скорого.

Он вешает трубку, а я закрываюсь в машине и внезапно захожусь рыданиями. Я плачу – из-за Фран, из-за себя и всех тех женщин, которые не знают, как они прекрасны. Всех женщин, которые имели несчастье встретить мужчину, что заставил их поверить в обратное.

Сегодня вторник, и отныне это будет мой самый нелюбимый день.

Глава 22

Я долго рассматривала фотографии и селфи, которые мы сделали во время нашего приключения, и решила, что жизнь слишком коротка, нельзя ждать, когда она станет лучше, а значит, ничто не должно мешать нам быть счастливыми. Попытка самоубийства Фран произвела на меня эффект отрезвляющей пощечины. Как будто у меня из-под ног выдернули ковер, и я с размаху шлепнулась на пол. Я полжизни потратила, измываясь над собой, запрещала себе то, чего мне действительно хотелось. Я взяла себе за правило быть скромной и держаться в тени, чтобы меня не замечали; потом убедила себя, что не имею права действовать в своих интересах, потому что этим ущемляю права других людей – куда более достойных.

Фран изменила все мои представления, что бы я там ни говорила. За несколько недель она помогла мне стать другим человеком, открыла мне глаза, а сегодня показала, сама того не подозревая, что все может закончиться внезапно. Теперь я знаю: мне больше нельзя терять время на размышления, терзаясь мыслями о том, хорошо или плохо будет выглядеть то, что мне хочется сделать.

Во мне поднимается гнев. Думаю, я способна оторвать яйца этому типу, который внушил ей, что без него жизнь не имеет смысла. Да, вульгарно, но он этого заслуживает. Я уверена, что Фран рассказала мне не все, но я не буду допытываться об остальном. Однако я легко представляю, как токсичны были для нее эти отношения и как все четыре года он манипулировал ею, чтобы добиться своих целей. Говоря о нем, она то и дело извинялась, не позволяла себе ни малейшего упрека, считала, что разочаровала его и сама во всем виновата. Разочаровала его? Очень смешно! Совершенно очевидно, что никто в мире не дорожил этим претенциозным ублюдком так, как она. Ничтожество! Так вскружить ей голову и довести почти до безумия, чтобы потом попросту выбросить, как старый башмак!

Клянусь, если я когда-нибудь его встречу, я выскажу ему в лицо все свое презрение и в мгновение ока собью с мерзавца его глупую спесь. Я не дам ему отделаться так дешево.

Элиотт приедет через час, и никогда еще мне так не терпелось обнять его. Фран была права, когда в Амблетёзе упала мне в объятия со словами, что у меня есть все, просто я этого не понимаю. Мне с Элиоттом так повезло – благодаря ему я живу такой жизнью, как сейчас, – и хочу, чтобы сегодня вечером он об этом узнал.

Сложенный вчетверо список моих запретов успел немного поистрепаться за время наших с Фран переездов из одного отеля в другой. Я разворачиваю его и внимательно перечитываю. Затем беру ручку, чтобы заранее вычеркнуть еще две строчки, потому что сегодня вечером – это абсолютно точно – Элиотт будет знать, что я больше не хочу ничего бояться.

Дверь квартиры громко хлопает. Элиотт вернулся.

– Я дома!

Я умышленно не отзываюсь. Слышно, как он ставит чемодан в прихожей, бросает ключи на столик в форме полумесяца, открывает стенной шкаф, чтобы убрать куртку и туфли.

– Марни, ты здесь? Я вернулся!

Я молчу, как рыба.

– Марни?

Я задерживаю дыхание – он в спальне.

Он все ближе – и наконец появляется на пороге ванной комнаты.

– Но…

Я зажгла свечи, набрала нашу огромную ванну-джакузи, через динамик включила тихую музыку и совершенно голая сижу, скрестив ноги, на краю ванны.

Элиотт останавливается, потеряв дар речи.

– О-о!

Я улыбаюсь.

– Чего ты ждешь? Присоединяйся!

Глава 23

Придя на следующее утро к Фран кормить кота, я обнаруживаю в спальне ее телефон. Кладу его в сумку и, дождавшись обеденного перерыва (по утрам визиты запрещены), еду в больницу.

Когда я вхожу в палату,