Евгений Онегин. Престиж и предрассудки - Юлия Фёдоровна Ивлиева

прозвучал искренне. Его действительно огорчали ситуации, которые разрешить миром никак нельзя, поскольку одному они доставляли горести, другому выгоду, а в случае исправления становилось наоборот. – После смерти супруга все заботы на хрупких плечах одной Прасковьи Парфеновны, а она хоть и хорошая хозяйка, а все одно женщина, и можно понять, что сил и рук не хватает.

– А я не горюю. Сам скоро все исправлю. Осталось дождаться, когда возможность такая представится, – отмахнулся Зарецкий, улыбаясь и демонстрируя, что он не унывает.

– Хотите предложить ей засыпать это болото самостоятельно? – предположил Ленский, казалось бы, самый очевидный исход.

– Это болото – маленький кусок земли среди двух моих кусков. Понятия не имею, как у отца и Дмитрия Ларина так получилось, но я хочу присоединить это болото к своим владениям, а потом уж засыпать. Все же в свою землю вкладываться разумнее, нежели в чужую, – поделился он планами и, отряхнув кнут о голенище сапога, направился в сторону ржущей лошади.

– Прасковья Парфеновна согласна продать участок земли?

Ленский тоже потянул поводья, готовясь покинуть случайно встреченного соседа. Ничего необычного в продаже земли не было. Удивительно, как помещики ранее об этом не договорились.

– Собираюсь забрать его в уплату долга, – небрежно бросил Петр Зарецкий, сияя улыбкой, которая явно говорила, что он очень доволен ловко обтяпанным дельцем.

Ленский нахмурился. Он не слыхал, чтобы у Лариной имелись долги перед Зарецким. И вообще, зная Прасковью Парфеновну, он мог поклясться, что в долги она не полезет. Что-то неприятное резануло сознание. Владимир спрыгнул с лошади и двинулся вслед за Петром.

– Прасковья Ларина и в самом деле задолжала? – И пусть его голос звучал спокойно и равнодушно, но морщинка меж бровей свидетельствовала об обратном. Впрочем, Зарецкий не приглядывался.

– А? Нет. Мне Модест вчера почти десять тысяч проиграл. – Зарецкий ничуть не смущался разговора. Он не видел причин проявлять деликатность и конфиденциальность. Ленский же не мог упустить возможность и не узнать подробностей. – Как только он в приданое эти земли получит, так я свой долг этим болотом и возьму. И ему хорошо – на кой ему это болото, и мне. Я наконец-то избавлюсь от своих напастей, да без убытку. Деньгами-то, думаю, с него все одно не дождешься.

– Какое приданое? – Ленский остолбенел. – Какое приданое Модест получит?

– Так что, вы разве не слышали? – искренне удивился Зарецкий и с изумлением уставился на Владимира. – Как уж так? Вы, да не знаете? Вы ж им почитай родственник. Уж Ольга-то непременно должна была раскрыть сердечную тайну сестры.

– Какую тайну сестры?

У Ленского в голове закружился вихрь из мыслей. Смешалось все: их вчерашний разговор с Евгением, предположения, которые ну никак не выглядели реальными и уж точно не должны были исполниться столь стремительно, визит Модеста к Лариным, радостная возбужденность Прасковьи Парфеновны и удивление Оли. Он только вчера видел свою невесту. Что могло случиться за половину дня и вечер? Сердечная тайна Татьяны? Не может такого быть!

– Модест собирается жениться на Татьяне Лариной, – спокойно, не меняясь в лице, сообщил Зарецкий как будто об уже решенном деле.

Ленский никак не мог прийти в себя. А может, и впрямь дело уже решенное? Вчера утром, на качели, Оленька имела весьма загадочный вид и явно намекала на тайну, которая появилась у Татьяны. Но тогда он подумал, что невеста только подозревает изменения в сестре по каким-то едва уловимым признакам. Сейчас же ему казалось, она изъяснялась достаточно откровенно. Почему тогда удивилась, увидав Модеста?

Мысли кружились бешеным хороводом.

– Как только он женится на Татьяне, так сразу станет владельцем этой земли. Ее ведь дают в приданое за старшую из сестер Лариных? Вы-то, наверное, точно знаете? Подтвердите мои предположения?

Ленский не сразу понял, что от него хочет Петр. Но тот ждал, и он рассеянно кивнул.

– Отлично. Вы меня успокоили. – Зарецкий довольно осклабился – Мы вчера у меня играли в вист, и Модест безбожно продул. Рисково играет, часто неоправданно. Блефовать не умеет. Я даже удивлен, что он считается опытным игроком. – Петр стоял уже вполоборота к Ленскому, явно демонстрируя желание расстаться и вновь заниматься своими делами. – Так вот, болотом я свой долг и верну, – изложил он свой нехитрый план.

– А как же Татьяна? Она его полюбила? Между ними все сговорено? Так быстро! – прошептал Ленский, хотя не мог точно сказать, кому задает этот вопрос: себе самому или Петру.

– Ой, Ленский, понятия не имею, нравится он девице или нет. Это все истории для дамских романов. Прасковье Лариной, хочешь не хочешь, надо выдать дочь замуж. А за кого? Не за кого! В нашей глуши выбор невелик. Да и Татьяна – барышня со странностями. Вы-то сами на младшую позарились, и я вас понимаю.

Владимир даже возразить не успел. Его терзали собственные мысли, а потому слова Зарецкого доходили, словно эхо через туман. Он лишь поднял на соседа возмущенный взгляд, но тот неопределенно махнул рукой, дескать, чего уж, разговариваем по-свойски.

– Так что Модест еще не самая плохая партия. Все лучше, чем в девках остаться. Он не стар и живет в Петербурге. Хотя навряд ли он захочет жену в столицу везти. Да и его самого в деревне не удержишь. Кроме приданого-то, у него нет резонов жениться. Так что для Татьяны ничего не поменяется, останется жить здесь. А то, может, в монастырь ее отправит, и дело с концом. Останется при земле да при поместье.

– Как – в монастырь? Петр, что вы такое говорите?

– Ничего не говорю. – Петр внезапно смутился, поняв, что действительно зря разоткровенничался с Ленским. – Понятия не имею, как у них все сложится. Мне до этого никакого дела, и лезть я не намерен. Меня только вот этот чертов кусок болота интересует. Мне скотину обезопасить надо. – Зарецкий неприятно хмыкнул, пожевал нижнюю губу и закончил: – Хотя, знаете, Ленский, Андрей за карточным столом уж очень уверенно похвалялся. Он, конечно, был изрядно пьян. Да только что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. И говорил он, что такая жена, как Татьяна, ему в самый раз. – Петр пожал плечами. – Дескать, ей без разницы, где призраков бояться и книжки читать, а ему главное, чтобы не обременительная была: сидела в деревне либо, еще лучше, в монастыре и не мешала.

Несомненно, от Петра не укрылось, как Ленский побледнел от всех тех новостей, что он на того обрушил. Затем Владимир покраснел от закипающей в душе ярости, а после снова побледнел. Но в Зарецкого будто бес-подстрекатель вселился, он не мог остановиться.