Это снова ты - Алекс Хилл

– Не совсем тебя понимаю, – мотаю я головой.

– Ммм, – задумчиво тянет Дима. – Ксю, вот если бы сейчас тебе сообщили: «Ты умрешь через пять минут». Что бы ты почувствовала?

В груди немеет, и я часто моргаю, уставившись в пустоту.

– Испугалась бы, наверное.

– За кого? За себя или за близких?

– Да за всех.

– А я ничего не почувствовал бы. Может, даже обрадовался бы. Хотя нет, тоже вряд ли.

Карие глаза затянуты пеленой беспристрастности и устрашающего спокойствия. Запиваю горечь правды, которую сама выпросила, колючим мохито, а Дима терпеливо ждет.

– И как давно ты?..

– Что? Потерял смысл?

– Угу, – сдавленно мычу я.

– Не припомню, чтобы вообще его находил. Сейчас уже кажется, что так было всегда, но я не уверен. Какие-то моменты просто стираются из памяти.

Киваю, словно пустоголовый китайский болванчик, а Дима пытливо прищуривается.

– Ты мне не веришь?

– Нет, – резво протестую, – но как это вообще?

– Как будто пытаешься на ощупь определить, что за предмет держишь в руках, когда он запечатан в огромную бесформенную коробку. Ты точно знаешь, внутри что-то есть и это тебе необходимо, но не можешь понять, что именно там, как это достать и как пользоваться. – Каждое слово покрыто сухим налетом смирения и безразличия. – Я почти ничего не чувствую, ничего не хочу. Вообще. Совсем. Большую часть времени, если не постоянно, мне плевать на то, что происходит.

– Но как же? – В горле першит от протеста. – Вся твоя жизнь, учеба, работа, отношения. Все, что ты делал…

– Делал, что должен. Что мне говорили и чего ожидали. Это не так уж и трудно, подсказок уйма.

– Хочешь сказать, что притворялся? Все это время?!

– Снова не веришь? – Дима наклоняется чуточку ближе. Мягкий свет заката красит розовым его лицо, губы медленно растягиваются в улыбке, взгляд оживает. Он смеется. Тихо, но с каждой секундой все громче и заливистее, до тех пор пока я удивленно не раскрываю рот.

– Охренеть, – выдавливаю пораженно.

– Могу и заплакать, если надо.

– Нет!

Зимин отвешивает шутливый реверанс и возвращает себе облик пустой отрешенности. Допиваю коктейль несколькими большими глотками, ледяная крошка и кислота лимона жгут губы, но все это куда терпимее того, о чем говорит Дима.

– Налить еще? – спрашивает он.

– Да! И себе тоже.

– Не лучшая идея.

– Почему? Сложнее притворяться? Наливай, Дим, я выдержу. Мы уже начали. Чего стесняться-то?

Уголок его рта дергается – то ли насмешка, то ли опять снисходительность. Он встает, забирает стаканы со стола и уходит, дав мне немного времени, чтобы разложить по полочкам то, что я сейчас узнала. Сказанное не помещается ни на какие полки, сколько ни запихивай. Валится на голову, оставляя шишки и царапины. Первое и самое страшное: Зимина, которого мы все знаем, оказывается, не существует. Но это лишь с его слов. В конце концов, мнение о самом себе так же субъективно, как и мнение окружающих о нас. Самообман – страшная штука, а вместе с самовнушением он еще опаснее. Дима, возможно, и не врет, но мне не хочется верить, что он настолько опустошен, как сам думает. Даже если его образы воображаемые, сценарии тщательно обдуманные, то сценаристом был он. Это такая же его часть, как и та безразличная тень, с которой я веду беседу. Что-то же он все-таки чувствует? Злился вчера очень даже натурально, сожалел о случившемся тоже. Зачем ему отыгрывать подобное? Вряд ли это спланировано. Он прокололся, и если я смогла его поймать, то… То что? Какие у меня варианты? Могу ли я повлиять на ситуацию? Сомнительно, почти невозможно. С Сашей едва сработало, но он мой родной брат, тут все иначе. Диме нужен человек, которому он доверяет, в ком видит авторитет. Кто-то мудрый, опытный, красноречивый. И это точно не я, да вот только, кроме меня, здесь никого нет.

Зимин возвращается с двумя полными стаканами и занимает свое место в кресле напротив. Хватаю оба напитка и отпиваю по глотку: алкоголь чувствуется в каждом.

– Опять мне не веришь? – с легким укором бросает Дима.

– Женька говорит, мужикам верят только дуры.

– А она сечет, – хмыкает он, забирая у меня один из стаканов, и выпивает одним махом почти половину.

– И что ты собираешься делать дальше? – спрашиваю я.

– Ничего.

– Совсем?

– Да.

– Ты же понимаешь, что это…

– …ненормально?

– Именно!

– В какой-то мере, – и снова я получаю сухой и быстрый ответ.

Не могу пробиться. Что бы я ни сказала, ничего не изменится, потому что позиция Зимина слишком тверда, и звучит она так: «Я сдаюсь».

– Ты обсуждал это с кем-то?

– Нет.

– Почему?

– А зачем? Я же сказал, мне не хочется ничего менять. По большому счету меня сейчас все устраивает. Если это можно так сказать. Говорю же, мне все равно.

Все равно? Вчера мне так не показалось. Поджимаю губы, делаю глубокий вдох и киваю на стакан.

– Пей еще, – наказываю без лишней строгости, но довольно уверенно.

– Думаешь, так я смогу обнажить душу и мы найдем корень зла в моем детстве? Или в смерти Миши? Или в психозе Сани? Вытащим все колючки, я поплачу у тебя на плече, и мне станет легче? – Он издевательски дергает густыми бровями, но меня это ничуть не задевает. Если Дима так хорошо умеет притворяться, то может продолжать делать это и сейчас.

– Думаю, я снова тебя раскусила.

– Правда? – Вокруг его глаз появляются тонкие веселые морщинки. – И в чем суть?

– Ты решил выкрутить все в обратную сторону. Милашка Зимин больше не работает, и ты включил холодного псевдосоциопата, чтобы я испугалась и сбежала. Если не очаровать, значит, надо разочаровать. С Аленой ты сделал то же самое.

Дима опускает нос, облизывает губы и медленно тянется к стакану.

– Надо же, какая наблюдательная. – Он салютует мне и делает большой глоток. – И что дальше, Ксю? К психологу меня отправим или ты сама пьяный сеанс проведешь?

– Это настоящий сарказм или притворный?

– А это важно?

– Да. Если настоящий и я действительно сейчас тебя раздражаю, то ты все-таки что-то чувствуешь. Разве нет?

Дима смеется, а я насупленно жду, пока он успокоится. Какой из меня психолог, если я сама все еще пациент?

– А смех сейчас настоящий? – задаю следующий вопрос.

– Нервный, но да, похоже, настоящий.

– И что смешного?

– То, что ты была такой серьезной, обещая не лечить меня и не спасать, а теперь ищешь лазейки.

– Верить в то, что ты совсем отбитый, я не обещала.

– К чему это ты? – стерев ухмылку