Правило 24 секунд - Юля Артеева

руках бутылка воды и упаковка влажных салфеток, она не плачет, внимательно слушает Ефима. Сердце сжимается от того, насколько маленькой и нежной она смотрится на контрасте с братом. Получается, и со мной рядом она выглядит так же?

Мы подходим, и я сразу протягиваю ей ладони. Пару секунд Лисий хвост медлит. Вскидывает на меня виноватый взгляд. Хуже, чем дисквалифицирующий фол.

Потом наконец откладывает вещи и подает мне руки, чтобы я поднял ее со скамейки и в следующее мгновение крепко прижал к себе.

Спрашиваю:

– Ты в порядке?

– Да, – бормочет еле слышно и совсем не убедительно.

– Я напугал тебя?

– Что? – Гордеева отстраняется и глядит на меня. – Нет. То есть я испугалась, но за тебя.

Все еще обнимая ее за плечи, перевожу взгляд на парней. Ефим смотрит на меня укоризненно, злится, но сечет быстро:

– Оставить вас?

– Да, если можно, – киваю и добавляю тихо, – спасибо, что… помогли.

Прослеживаю, как они уходят. Идут к другой лавке, а потом меняют траекторию и направляются к магазину.

– Маш…

– Да?

Мы садимся рядом, и она отводит взгляд. Прислоняет пальцы к подбородку.

– Я должен спросить. Фотографии были?

Гордеева дробно вдыхает, закусывает обе губы. В этот момент знаю уже, что она ответит, и стараюсь не развалиться на куски от эмоций. Это очень сложно, потому что ревность и разочарование грудную клетку просто надвое разламывают.

– Были, – почти шепчет она.

Я молчу. Хочу повести себя правильно, так что даю себе передышку. Горло каким-то нервным спазмом перехвачено, поэтому, когда наконец открываю рот, слова выскальзывают какие-то глухие и неловкие:

– Я могу их увидеть?

– Господи, как стыдно.

Маша горбится, закрывает лицо ладонями и мотает головой. Я говорю:

– Ты можешь… закрыть те места, которые не хочешь показывать. Просто хочу понять, с чем мы имеем дело.

Гордеева убирает руки и запальчиво говорит:

– Там ничего такого! То есть… Боже, как все это мерзко…

Ничего такого? Боюсь радоваться этой маленькой подачке, но все равно облегченно выдыхаю. Перекидываю одну ногу через скамейку и обеими руками обнимаю свою девушку, притягивая к себе. Она поворачивает голову и лицом утыкается мне в шею. Сорвавшись на дрожь, понимаю – похрен. На то, какие были фотки, сколько их было и для кого. Она моя. И я сделаю все, чтобы так и оставалось.

– Рыжик, ты не виновата… – бормочу сбивчиво, – мне не важно, что было до.

– Совсем?

– Совсем, Маш. Я ревную дико, врать не буду, но…

Поднимая ко мне мокрое лицо, она перебивает:

– Гордый, прости. Это глупо, это так ужасно стыдно, я не знаю зачем я это сделала! Он просил, уговаривал, мы ведь встречались, мне показалось, что все так делают, и это нормально. Я просто не думала, что все вот так… Я чувствую себя ужасно, ты, наверное, думаешь, что я последняя…

В свою очередь тоже не даю ей договорить. Закрываю ее рот поцелуем. Не хочу слышать, какими словами она сама себя называет из-за этого ублюдка.

Целую нежно, языком не касаюсь, боюсь обидеть. Хочу, чтобы поняла, что на самом деле испытываю к ней.

Потом веду губами по щеке, целую в скулу.

Шепчу:

– Не говори так про мою девушку.

Со сдавленным смешком Гордеева интересуется, вытирая нос рукавом:

– А то что?

– А то придется драться. Ты видела, я парень без башки.

Она смеется и качает головой. Потом приводит себя в порядок, пьет воду, вытирает лицо влажными салфетками. Даже гадать не нужно, кто именно ей их дал. А затем достает телефон и показывает мне фотографии.

Там действительно «ничего такого» с точки зрения общепринятой морали, но знать, что мразотный Ковалев эти изображения своим друзьям слил – это почти физически больно.

Лица Маши не видно. Она снимала себя в ванной, где из пены кокетливо выглядывает голая ножка. Потом лежа на диване, держа в кадре голый живот, простые хлопковые трусики и ноги. И еще в зеркало в белье, повернувшись боком, где и видно тонкий шрам под ягодицей. Не соврал Влад.

Каждое фото – просто нокаут. Однажды на игре мне с локтя в лицо прилетело, и нос оказался сломан. Было и в половину не так болезненно, как сейчас.

Глядя на меня, Гордеева спрашивает упавшим голосом:

– Ты меня ненавидишь?

Отрицательно качаю головой:

– Нет, дурочка. Я в тебя влюблен так сильно, как только может влюбиться бандит Джонни Диллинджер.

– Или пират Уилл Тернер?

– Или оборотень Люпин.

Маша серьезно кивает, как будто действительно получила понятную ей градацию и целует меня.

Прерывает нас звон бутылок. Это Джип, приподняв пакет, трясет им в воздухе. Ефим рядом держит в одной руке такую же ношу, а второй вытаскивает изо рта чупа-чупс и говорит:

– Как насчет спонтанной тусовки? Телек посмотрим.

– Говорят, – докидывает Саша, – сегодня один долбач выступает.

– А предупрежден, значит вооружен.

Глава 35

Маша

Когда в коридор квартиры Наумовых выходит ротвейлер, я вся как-то подбираюсь. Перед этим псом я почему-то робею, хоть и уверена в том, что он не укусит.

Босс щурится на свет и усаживается, внимательно разглядывая нашу компанию.

– Спал на моей постели, засранец? – весело интересуется Гордей.

Ефим хмыкает, разуваясь:

– Или на моей.

Гордый жестом подзывает пса, и тот слушается беспрекословно. Подходит и занимает, как я понимаю, определенное место около его левой ноги.

Спрашиваю, глядя как Наумов чешет ему шею:

– Ему можно спать на кровати?

– Босс воспитан идеально, но валяться на постели – его guilty pleasure.

И вдруг звучит женский голос:

– Как папа умер, и мои братья, и собака лишились понимания о том, что такое «воспитание».

От неожиданности я вздрагиваю и застываю со шнурками кроссовок в руках. Привалившись плечом к стене и скрестив на груди руки, в коридоре стоит девушка. Высокая, темненькая и очень симпатичная. Она в серых спортивных штанах и коротком топе, а на плоском животе блестит камушек пирсинга. Разглядываю ее во все глаза.

Джип за моей спиной откашливается и говорит:

– Здрасьте.

– Привет, – отвечает она, – ко мне можно на ты, не такая уж я и старая. Алиса.

– Это Маша и Джип, – говорит Ефим и протягивает руку за моей курткой, открывая шкаф, – ты разве сегодня не работаешь?

– Приятно познакомиться. Нет, поменялась.

Гордей наконец отпускает собаку и тоже складывает руки на груди.

Произносит, нахмурившись:

– Почему не сказала?

– О, простите, не отчиталась! – Алиса закатывает глаза. – Переживаете, что обломала вам тусовку?

Девушка подходит ближе и заглядывает в один из пакетов.

– Нет, переживаем за тебя.

– Успокойтесь, рыцари, я дома. А найдется что-нибудь для меня?