Правило 24 секунд - Юля Артеева

практически забываю про свои тревожные эпизоды, не считая пары безобидных ритуалов.

А потом эта передышка вдруг заканчивается.

Ковалев, которого мы всю неделю удачно избегали, сталкивается с нами в холле первого этажа. Я держу за руку Машу, а он видит нас и тихо вкидывает что-то своему другану. Тот оборачивается, смотрит на нас с улыбкой и говорит:

– Привет!

Я молчу. Сжимаю зубы и покрепче стискиваю ладонь Гордеевой. Она нервно закусывает губу, а потом кивает:

– Привет, Влад.

На мгновение мне кажется, что эти придурки сейчас просто уйдут. Но счетчик в моей голове загорается знакомой цифрой «двадцать четыре», и я осознаю, что этого не будет. Парень окидывает Гордееву липким взглядом и говорит радостно:

– Зачетные ножки, Маш.

Я не понимаю, о чем он говорит, потому что Рыжик сегодня в широких джинсах, это звучит странно. Но я вижу, как она пугается и бормочет мне:

– Пойдем. Пожалуйста пойдем.

Автоматически делаю два шага, когда Влад сообщает уже мне:

– У нее веснушки даже на коленках, ты знал, чувак?

Ковалев смеется, а мне на глаза падает белая пелена гнева. Отпускаю Машину руку и сгребаю в кулаки толстовку на груди его тупого друга. Притискиваю его к стене и бешеным взглядом шарю по лицу. Он не пугается. Продолжает улыбаться и говорит:

– И то-о-онкий шрам под правой ягодицей. Успел уже посмотреть?

Я дергаю его на себя, а потом снова впечатываю в стену, от чего он бьется затылком и наконец морщится.

– Мразина, – хриплю тихо.

В глазах вспышки, я не вижу его толком, грудную клетку ломит от ярости, руки мне уже не подконтрольны. Кто-то тянет меня за локоть, кажется, это Слава, но я стряхиваю его с себя, пока на меня вдруг не налетает брат.

– Гордый, отпусти, – рычит он, одной рукой обхватывая поперек тела, а второй отгибая мои пальцы, – твою мать, нельзя тебе! Отпускай!

Ефим гораздо сильнее Ковалева, к тому же слишком хорошо меня знает. Вперемешку с матами он напоминает мне про следователя и про то, в каком я сейчас положении.

И я позволяю оттащить себя от Влада. Останавливаюсь, тяжело дыша, разрешая брату меня сдерживать.

– Что ты несешь? – говорю почти без вопросительной интонации.

И тут включается Слава, пока его дружок отряхивается и снова принимает вызывающий вид. Он пожимает плечами и говорит:

– Маша со мной фотками делилась, я не знал, что их нельзя никому показывать. Кстати, эфир сегодня смотреть будете? Я чет переживал, что мне придется за него извиняться, но теперь даже рад, что так вышло.

Из горла рвется какой-то странный звук, он даже отдаленно не похож на человеческий. Я пытаюсь вырваться из хватки брата, но меня держит кто-то еще, кажется, это Джип, который для своей комплекции оказывается удивительно сильным.

Я что-то кричу, но смысл ускользает даже от меня самого. И прихожу в себя только тогда, когда Фим зажимает мне ладонью рот, а я ловлю расфокусированным взглядом Гордееву. Обняв себя за плечи, она содрогается от рыданий.

– Джип, – коротко говорит брат, кивая в сторону Маши.

Тот молча отпускает меня и идет к подруге. Я как-то сразу слабею. Сопротивляюсь по инерции, но Фим безо всяких усилий подтаскивает меня к ближайшему туалету и заталкивает внутрь. Подпирает снаружи дверь и какое-то время держит. Я дергаю ручку, наваливаюсь плечом, но она не поддается, так что я просто сползаю по деревянной поверхности вниз и сажусь на пол.

– Выйдешь, когда успокоишься, – глухо говорит Ефим, а потом хладнокровно добавляет, – если сможешь.

Может быть, он просто злится на меня, может, хочет переключить, но приемчик не очень чистый.

Упираюсь локтями в согнутые колени и закрываю глаза. Отходняки после вспышек гнева всегда жестокие, если бы мог, уснул прямо здесь. Давлю пальцами на веки до ощущения легкой боли и ярких кругов, похожих на те, что бывают в детских калейдоскопах.

Дышу. Старательно пытаюсь заземлиться. Вспоминаю, как Маша плакала, и понимаю, что должен быть сейчас рядом с ней.

Но потревоженная нервная система снова затевает со мной свои издевательские игры. Я не просто ощущаю тревогу, я и есть тревога.

Но я знаю, что если сейчас подчинюсь, то не выйду из долбаного туалета еще долгое время. Вцепляюсь пальцами в волосы, борюсь с собой. Потом протягиваю руку и вслепую всаживаю кулак в стену рядом. Пытаюсь отвлечься на боль. Стараюсь думать о чем угодно, только не о том, что мне хочется делать – касаться ручки, прочерчивать пальцами швы между плитками, щелкать выключателем. Нет… Нет, нет.

Вспоминаю Машино лицо. Каждую деталь в голове воскрешаю, стараюсь не забыть ни одну веснушку. Дышу ровнее. Думаю о круглом носике и о том, какими потрясающе зелеными становятся ее глаза, если она подкрашивает их чем-то ярким.

И впервые мне приходит в голову мысль, что сейчас все наоборот. Раньше мне казалось: выйду, не совершив определенных действий, и случится что-то по-настоящему страшное. Но теперь я знаю, что катастрофа произойдет, если я не открою дверь сейчас же.

Я практически соскребаю себя с пола, отираю мокрое лицо рукавом худи и опускаю дверную ручку.

Ефим давно уже не держит, и я выхожу в холл. Там пусто, только Джип стоит около стойки охранника и о чем-то с ним хохочет, хлопая ладонью по гладкому дереву.

Видя меня, он радостно кричит:

– О, вот и он! Ну все, мы погнали тогда.

– Сань, ну ты помнишь, да? – уточняет молодой парень, на котором черная форма сидит как будто с чужого плеча.

Фокин нацеливает на него указательный палец и подмигивает:

– У меня диабет, не амнезия.

Потом посмеивается над своей же шуткой, как-то тоненько, как будто хихикает, и рукой показывает мне, чтобы я поторапливался.

Кивнув охраннику, забираю у Джипа свою куртку и выхожу вслед за ним.

Спрашиваю тихо:

– Всем рассказываешь, что у тебя диабет?

– Лайфхак: если первый сообщишь про свое уязвимое место, никто не сможет его найти и тебя этим задеть. Короче, если порвал штаны на очке, лучше ходи и всем рассказывай, как будто это прикол. Это лучше, чем ждать, пока кто-то заметит и посмеется.

Против воли фыркаю и качаю головой:

– Немного прикладной философии Сани Фокина?

– Джипа, – поправляет он меня назидательно, – потом издам книжку, еще в очереди будешь за ней стоять. Кстати, с тебя бутылка коньяка для Денчика.

– Для охранника? Подкуп свидетеля?

– Скажи спасибо, что он единственный и такой сговорчивый. Вон они.

Проследив за рукой Саши, вижу брата и Гордееву. Сидят на лавочке в тени пока еще лысых, но ветвистых деревьев. У Маши в