Город М - Александра Натарова

– я боюсь открывать. Кто? Он. Как попал за окно, как он там стоит, мы ведь на седьмом этаже, как ему… Но что он хочет? Где его одежда? Ему холодно? Ему холодно. Он говорит об этом, он просит пустить, он очень замерз. Конечно, он пришел. Я же дома – дома он всегда был со мной. Он просит звать его братом, но я ему не брат, я ему вообще никто, его выдумала мама, может, из-за болезни, может, из-за него ей стало хуже, может, из-за него она умерла?

Лучше бы он умер.

Я мог бы убить его?

Я мог бы убить его.

Я не пускаю его внутрь, он просит все жалобнее, но я не сдамся – он меня не слушал, когда я просил оставить меня в покое, теперь я не услышу. Хочу, чтобы он перестал приходить, хочу, чтобы он страдал, а не я, хочу, чтобы он исчез. Не проси, я просил, ты меня не слушал, уходи, ты мне не нужен, уходи! Слышишь? Уходи!

– Малой!

Леша подскочил на кровати. Каравакс облегченно вздохнул.

– Напугал. Орал на всю комнату. Сон дурной?

Леша непонимающе мотнул головой. Огляделся. Театр. Он в Театре, не дома. И брата тут нет. Ему приснилось. Леша сжал руки в кулаки, они оказались ледяными.

– Кошмар. Опять.

– Опять? – отсел к себе на кровать Каравакс, подтягивая ноги в позу лотоса.

– Мне иногда снится, что я снова дома. Там темно и никого нет. И…

Леша задумался. Брат был чем-то слишком личным. Он не знал, как о нем разговаривать. Не знал, как сказать папе, что видит брата каждый день, а потом уже и не хотел. Папа бы счел его заболевшим маминой болезнью, на чердаке Леша это понял наверняка. Что подумает Каравакс? Что подумает, когда узнает, что Чужаком они все называют его брата? Повзрослевшего, но все-таки того самого. Надо было говорить тогда, Каравакс даже подвел его к признанию, но он испугался, что о нем подумают плохо. И теперь боялся еще больше – теперь он как бы скрывал от всех личность Чужака. Не подумают ли, что он, Леша, с ним заодно? Не прогонят ли тогда? Путеводы должны быть хорошими. А он, Леша, хороший? Точно? Разве?

– Скажи, если есть кто-то злой, и ты его прогоняешь от себя… это хорошо? – осторожно спросил Леша.

Каравакс задумался.

– Ну, так-то хорошо. Только злых к себе лучше вообще не пускать, чтобы прогонять не пришлось.

– А если уже пустил? – настаивал Леша.

– Если уж так вышло – гони, конечно. Зло, оно ведь как болезнь, будешь много с ним общаться – заразишься.

Внутри Леши что-то подпрыгнуло и сползло вниз, во рту появился неприятный привкус.

– Не спится?

Леша обернулся. В дверях стояла Майя – взгляд неприветливый, руки скрещены на груди.

– Это хорошо, раньше начнем занятия – раньше освободитесь.

Леша непонимающе моргнул. С надеждой глянул на Каравакса – тот спешно натягивал футболку.

– Не рано? Только рассвело ведь!

– Вы ведь все равно встали, так не все ли равно? – пожала плечами Майя. – Жду вас внизу через пятнадцать минут.

С этими словами она исчезла в дверях.

Леша рухнул обратно на подушки.

– Как она вообще оказывается в Театре с рассветом, это же во сколько надо встать!

– Кошки встают до зари. – Каравакс с грохотом вытащил из-под кровати ботинки, на которые сменил кеды пару дней назад.

Леша лениво стек на пол. Нашарил рядом с кроватью носки. Натянул один и рухнул носом в матрас.

– Ну, брось, мы же правда уже встали. Смотри, я тоже встаю – все честно.

Каравакс снял со стула свою накидку и гирлянду Леши. Тот не глядя взял ее у Хранителя и взгромоздил на голову.

– Не хочется!

– Жизнь такая штука, Мэри! – усмехнулся Каравакс. – Давай, собери волю в кулак. Я чайник поставлю.

Шаги Хранителя прогрохотали вниз по лестнице.

Леша бы так и лежал, но внизу заходили, загрохотали посудой, заговорили. Он различил голоса спокойной Линды и недовольной Майи и решил, что все-таки придется подчиниться.

Через какое-то время – показалось, что ровно через отпущенные пятнадцать минут, – он спустился вниз.

– Опоздали. Остаетесь без завтрака, – сухо произнесла Майя.

Леша настолько удивился, что не знал, что ответить.

– Без завтрака нельзя, Майя, ну что ты! – вступилась Линда, обсуждавшая что-то с другими воронами-Хранителями чуть поодаль. – Мальчику нужно регулярно питаться.

Глаз кошки дернулся, и она молча отвернулась.

Линда восприняла это как согласие, и скоро Леша уже уплетал шоколадные хлопья с молоком.

Майя, насколько только могла, терпеливо дожидалась, пока он закончит.

– Разбалуете, – заметила она Линде.

– Да ой ли! – управляясь со второй чашкой кофе, возразил Каравакс.

– Думаю, утреннее питание – не такая уж и роскошь, – примирительно улыбнулась Линда. – Жду вас к полудню, будем заниматься твоим Даром, да? – обратилась она к Леше.

Путевод охотно закивал.

Заниматься Даром с Линдой ему нравилось куда больше, чем слушать Дома и Улицы с Майей. Честнее было даже сказать, что Леше нравилось заниматься с Линдой больше, чем с Майей.

Линда была мягкой, много улыбалась, говорила ласково и всегда его хвалила. И это пришлось кстати, ведь изучение собственного странного таланта, поначалу так увлекшее Лешу, довольно скоро оказалось очень сложным, порой даже непосильным делом.

Попытки отнимали массу сил – мало того, что вытаскивать что-то из воображения надо было по указке, так еще и удерживать это в реальном мире требовалось как можно дольше. Леша вытаскивал всякие мелочи – булавки, пуговицы, спички, – а уставал так, будто это был целый дом. Каждое занятие по ощущениям напоминало тот день на чердаке, отчего Леше становилось еще тяжелее и еще более тоскливо.

– Ты слишком сильно думаешь о том, как ты это делаешь, – сказал Каравакс, когда Леша пожаловался ему на свои беды. – Ну, это как… с полетом. Если бы я каждый раз думал, как я это делаю, тоже ничего бы не вышло. Надо летать душой, а не головой!

– Тебе легко, – сказал Леша, положив голову на стол. – Ты всю жизнь летаешь!

– Ну когда-то я тоже не умел, – пожал плечами Каравакс. – Но очень хотел всегда. А сейчас я каждый день радуюсь, что умею. Если тебя процесс не вдохновляет, то ты и не взлетишь.

Леша затосковал еще больше. Но что-то внутри все-таки подталкивало его продолжать. Благодаря таким простым вещам, как собственное место для сна, регулярная еда и тепло, вежливость и общение, он постепенно проникался окружающим его миром. Ему хотелось стать его частью, позволить себе думать, что и у него снова может быть нормальная,