Циньен - Александр Юрьевич Сегень

— И коли уж Алексей Николаевич начал проводить сравнения с человеками, то вот вам тоже отменное качество — так и человек должен оставаться вкусным, что бы ни намешали в его судьбу, — продолжила мысль мужа Вера Николаевна.

— А я считаю, не будь вкусным, тебя и не сожрут! — резко возразила Зинаида Николаевна. — Вот я всегда была для всех невкусной. И очень этим горжусь. Человеку полезнее быть для окружающих неудобоваримым.

— И писателю? — спросила Наталья Васильевна.

— И писателю, — уверенно ответила Зинаида Николаевна.

— Какой же будет читатель у неудобоваримой литературы? Позвольте! — возмутился Иван Алексеевич.

— А такой и будет, — вместо жены ответил Дмитрий Сергеевич. — Уважающий. Для скольких людей удобоварим, к примеру, Кант? Для немногих. Писателя не должны любить, как еду или как женщину. Перед писателем должны трепетать, бояться его, испытывать пред ним благоговейный ужас.

— А выпить-то можно хотя бы? — спросил Иван Алексеевич.

— Давно пора и выпить, и закусить! — поддержал своего друга Алексей Николаевич.

— За нашего почетного гостя! — подняла бокал Зинаида Николаевна. Она уже успела закурить в длинном мундштуке сигарету, тем самым подчеркивая, что еда для нее далеко не главное в жизни.

Все чокнулись бокалами и выпили за Трубецкого, до сих пор не давшего себе труда ни разу улыбнуться. Ему вообще казалось странным, что он попал в эту компанию известных писателей и их жен, с неприязнью разглядывал обстановку просторной квартиры в стиле ар-нуво, но при этом довольно безвкусную, буржуазную, без малейшего намека на аристократизм. Разве что только книг наблюдалось много и всюду: в шкафах, на столах, на подоконниках. Еще он обратил внимание на статуэтку какой-то католической монахини, украшенную свежими цветами.

События жизни полковника Трубецкого продолжали закручиваться в какой-то непрестанный зловещий узор. Когда в Ситане ему не удалось поймать дочку генерала Донского и похитившего ее китайца, он окончательно махнул рукой на свое нелепое сватовство и несостоявшийся брак. Вернувшись из Ситана в Шанхай, он всецело окунулся в любовное озеро, в которое неожиданно увлекла его лодка судьбы. Певица Лули окружила его заботой и ласками, в которых он купался, очищаясь от толстой коросты нелюбви и несчастья, накопившейся за многие годы.

— Да, господа, — выпив и слегка закусив, продолжил Дмитрий Сергеевич. — Я сейчас пришел к выводу, что мы слишком заигрываем с читателем, говоря с ним на одном языке и желая, чтобы он понимал нас. Доходчивая литература теряет сакральность. Когда невежда стоит в храме и ни бельмеса не смыслит в молитвах, читаемых на церковнославянском, он становится покорным. Мы же не стараемся говорить с животными на понятном им языке. А когда литераторы пришли к заблуждению, что должны толковать с читателями, тогда-то и началась смута, которая зрела десятилетиями. И вот теперь...

— Вы что же, считаете, что писатели виноваты в революции? — удивилась Наталья Васильевна.

— А кто же еще! — зло засмеялся Иван Алексеевич. — Я слыхал, что Ленин в анкетах на вопрос: «род занятий?» — ставит: «писатель».

— С читателями надо говорить непонятными словами, — продолжал развивать свою мысль Дмитрий Сергеевич, лишний раз подчеркивая литературный характер их обедов. — Писатель в таком случае предстает перед ними как демиург, как маг, пред коим следует преклоняться и беспрекословно обслуживать все его интересы.

— Любопытно! — вкусно жуя, воскликнул Алексей Николаевич. — И как вы предлагаете, чтобы звучали литературные произведения? К примеру, как должен был Пушкин написать «Мороз и солнце, день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный...»?

— Хм... — Дмитрий Сергеевич еще не успел подготовиться к переходу от теории к практике. — Допустим... Допустим...

— Допустим, так, — пришла на помощь мужу Зинаида Николаевна. — «Мегеон-гелеон, дон магестик! Ээ ту дормеон, ург ээстик». — И сама же хихикнула. И стрельнула глазом в самого почетного гостя.

— Великолепно! — захлопал в ладоши Иван Алексеевич. — Беру вас, Зинаида Николаевна, в свои переводчики. Глядишь, нам с вами за это Нобелевскую премию отвалят. До которой даже Лев Николаевич не дорос в своем стремлении говорить с читателем на понятном и удобоваримом языке.

Дмитрий Сергеевич зло посмотрел на Ивана Алексеевича. Ему не нравилось, когда кому-то не нравились его идеи, пусть даже впоследствии он сам же над таковыми идеями посмеется. Но пока идея владеет им, не смейте прикасаться!

— У вас, кажется, своя жена имеется, — проскрипел он голосом старца Оптинской пустыни. — Вот пусть она вам и переводит.

— Не ссорьтесь, мальчики! — сказала Зинаида Николаевна. — А то еще и здесь, в Париже, русские разделятся на красных и белых.

— Точнее, на удобоваримых и неудобоваримых, — огрызнулся Иван Алексеевич.

— Жалко, что Надежды Александровны сегодня нет, — вздохнула Вера Николаевна. — Она бы мигом превратила сей диспут в феерию.

— Фер-то кё! — засмеялась Наталья Васильевна.

И все тоже засмеялись, повторяя:

— Фер-то кё!

— Кё фер-то!

Только Трубецкой, услышав роковое сочетание «Надежда Александровна», вздрогнул и сделался мрачным. «Она?» — мелькнуло в его безрадостном сознании.

Зинаида Николаевна заметила, как он помрачнел:

— Борис Николаевич, вы, наверное, просто не читали рассказ Тэффи. Он в прошлом году выходил в самом первом номере «Последних новостей».

— Нет, не имел удовольствия, — пробормотал полковник.

— А вот у нас тут как раз лежит номер. Мы недавно вслух перечитывали. — Зинаида Николаевна протянула руку, взяла с края буфета пожелтевшую газету, нашла нужную страницу и зачитала: — «Рассказывали мне: вышел русский генерал-беженец на плас де ля Конкорд, посмотрел по сторонам, глянул на небо, на площадь, на дома, на пеструю говорливую толпу, почесал переносицу и сказал с чувством:

— Все это, конечно, хорошо, господа! Очень даже хорошо. А вот... кё фер? Фер-то кё?»

Зинаида Николаевна дальше прочитала недлинный, забавный и остроумный, но грустный рассказ, в котором во французское выражение «Que faire?» — «Что делать?» — втесалась русская частичка «-то». Выслушав, Трубецкой наконец усмехнулся и промолвил:

— Вот уж действительно фер-то кё...

— Зинаида Николаевна, а где вы взяли нашего самого почетного гостя? — спросил Иван Алексеевич, на что раздраженный против него Дмитрий Сергеевич вспыхнул:

— Что значит «взяла»! Соблюдайте приличия, Иван Алексеевич! Он что, ванна? Или кредит?

— Еще города берут, — сказала Зинаида Николаевна.

— О, это уже интереснее, чем ванна или кредит! — засмеялся