Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский

открывающимися отсюда просторами. Он знает, что сейчас вот-вот раздастся удар колокола, звон поплывет над полем, над его головой и уйдет в дальние дали, но звуки не иссякнут, а будут множиться, дробиться, то усиливаясь, то затихая, и из них будет рождаться нечто похожее на мелодию, цельное, чуть ли не знакомое, во что хочется вслушаться, понять, вобрать в себя – чудно, однако… А еще ему кажется, что колокола только и ждут, когда он появится, чтобы тут же окликнуть, воззвать к нему, одарить…

Конечно, все это праздные фантазии, но почему-то приятно так думать, словно его одиночество – не просто одиночество, а некая избранность. Некая встреча, происходящая каждый день, пока он живет здесь, на даче приятеля, улетевшего с семьей в отпуск на юг. Он же проводит свой здесь, в Подмосковье, в этом замечательном уголке с распахнувшимися вокруг далями, который называют подмосковной Швейцарией (сколько еще похожих уголков так называют любители загородной жизни). Он не был в Швейцарии, но если там так же красиво, как здесь, то зачем ему Швейцария? И почему Швейцария? Разве эта земля не может быть сама по себе, без всякого сравнения, прекрасной? Красота самоценна, ее можно сравнивать, а можно и не сравнивать – просто наслаждаться синей прозрачной далью, холмами и лесами на горизонте.

А звон – что-то особое, и храм, чей голубой с позолоченной верхушкой купол видно с разных сторон, он тоже вносит свою лепту в эту непредумышленную красоту. И неровная, с ухабами проселочная дорога, которая вьется вокруг, в конце концов распрямляется и ведет к тому же храму, хотя потом упирается в шоссе, отделяющее поле от деревни. Там домики и уже потом церковь, но все равно ее видно издалека и это одухотворяет все пространство вокруг, как бы одомашнивает его.

Федор, как и Николай, отсюда, из местной деревни.

Просыпается он от озноба, теплая зимняя куртка, которой накрывается дополнительно поверх одеяла, спасаясь от утренней сырости и прохлады, особенно холодно ногам, хоть они и в шерстяных носках, правда, слегка поизносившихся. Когда-то он ездил на заработки с разными геологическими партиями, там часто жили в суровых условиях, подкладывали в палатках для тепла лапник, отчего терпко пахло свежей хвоей. Но холод все равно добирался до тела.

Он привык к такой жизни, но теперь в его слегка покосившемся домике просто стыло, надо бы вчера вечером немного подтопить печку, но он поленился, да и тратить ранней осенью дрова ни к чему, ничего, не простынет – привычный. Ночи почему-то в этом сентябре холодные, хотя днем еще довольно тепло, а на солнце так и жарко. Стылость – это, конечно, не здорово, но у него для этих случаев всегда есть лекарство – бутылка какой-нибудь дешевой водки, глоток-два – и сразу возвращаются тепло и жизнь.

Пока еще сентябрь, жить можно даже с некоторым удовольствием. Потом наступит зима – вот это будет посерьезней. У него уже отморожены ступни и пальцы рук, да и почки из-за давнего переохлаждения тоже пошаливают. Но он научился не думать дальше завтрашнего дня, сегодня жив – и слава богу.

Утрами Федора часто будит колокольный звон местной церкви, он тяжело и неохотно разлепляет глаза, с легким стоном вытягивает замлевшие ноги. Наступающий день не сулит ему ничего нового и тем более привлекательного, надо будет думать о пропитании, голод не тетка. Он уже начал подкапывать картошку в огороде, прочее покупает в местном магазинчике. Водку закусить салом и чернушкой – милое дело. Позавтракав чем бог послал, он пойдет на ближние дачи искать работу – перекопать, покосить, поправить забор или еще что.

Иногда они встречаются вечером у оврага – Николай (будем его дальше называть Звонарем), Роман и Федор. Федор с уже ополовиненной бутылкой «Нашей марки». То ли он уже выпил столько, то ли продолжал со вчерашнего, но его об этом никто не спрашивает, он же щедро протягивает бутылку спутникам, чтобы те могли приложиться.

Звонарь сразу соглашается и, запрокинув голову, делает несколько глотков. Роман видит, как дергается его не очень тщательно побритый острый кадык. Звонарь морщится, нюхает поднесенную к носу руку, а потом отламывает кусок принесенного Федором в пакете черного хлеба, кладет на него заранее отрезанный кусок желтоватого сала. Федор тоже прикладывается и вслед за этим тоже жадно жует хлеб. У обоих получается очень аппетитно, но Роман от водки отказывается, так что и закуска ни к чему. Федор неодобрительно покачивает головой, дескать, мог бы поддержать компанию, но не настаивает: им со Звонарем больше достанется.

Они сидят на самом краю оврага, свесив вниз ноги, и смотрят вдаль – вид отсюда открывается почти такой же живописный, как с колокольни.

Место, где они располагаются, насиженное, намоленное, сюда нередко забредают влюбленные парочки – полюбоваться на закат, даже на машинах подъезжают. Трава здесь примята, подсушена, видно, что люди здесь бывают, а если пошарить по кустам, то нетрудно обнаружить пустую банку из-под пива или винную бутылку, пакет с какими-нибудь отходами или обертку от мороженого.

Обычно Роман, гуляя, собирает эти отбросы цивилизации в большой пластиковый пакет и относит в дачный контейнер для мусора, так что благодаря ему дорога вдоль оврага относительно чистая, но именно относительно, поскольку по мелочи он собрать может, а там, где какие-то нечестивцы сбросили крупный мусор, устроив безобразную помойку, с этим ему, понятно, не справиться. Он ругается мысленно или даже вслух, называя неизвестных виновников пришельцами, временщиками, пакостниками, негодяями и разными прочими нелестными словами, какие приходят в голову.

Вопрос: почему Роман в этот вечерний закатный час с Федором и Звонарем? Вроде он не из их компании – Звонарь помоложе, он разнорабочий в местном строймагазине, Федору за пятьдесят, он вообще непонятно кто, живет фактически на подачки и случайные заработки… Водку Роман отказывается с ними пить, хотя бутылка на этих сумеречных встречах обычно наличествует. Иногда ее приносит Федор, иногда Звонарь, и если они не заканчивают ее, то Федор утаскивает с собой.

Ответ между тем банальный: Роману просто одиноко, как, впрочем, и двум другим участникам посиделок. Хотя это его выбор – одиночество. В свое время, размышляя о том, как построить свою жизнь, он решил, что брать на себя ответственность за что-либо – за семью ли, за ближнего – он не готов. Да, время слишком сложное, ненадежное, чтобы предаваться иллюзиям о благополучной стабильной жизни. Власти доверять нельзя, она вся гнилая, коррумпированная, легко может ввергнуть страну в какую-нибудь авантюру, да и вообще в мире