Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

дымилась длинная сигарета, рот был приоткрыт, мокр и красен. Всё вышеперечисленное меня не интересовало даже визуально, я кинул на стол пухлый конверт и молча сел напротив. Марлен вяло придвинула конверт, без интереса достала деньги, лениво начала пересчитывать.

Возник официант, я сделал заказ. Мой джин-тоник с неожиданной долькой апельсина материализовался сам собой через минуту. Я выкинул соломинку и апельсин в пепельницу, сделал глоток.

– Пятнадцать, как договаривались. – Я отпил ещё. – Документы?

Марлен сунула пачку купюр обратно в конверт и улыбнулась. Улыбка мне очень не понравилась: так улыбается ветеринар, прежде чем сообщить, что вашего щенка спасти не удалось.

– Я навела справки… – Она закатила глаза, как кающаяся Магдалина на картине Тициана. – Ты знаешь, тебя ищут.

– Правда? – Я не скрывал сарказма. – Какой сюрприз!

– Ты не понял. – Она ласково протянула руку к моей. – Тебя действительно ищут.

Она произнесла слово «действительно» по слогам. Я отдёрнул руку, сделал большой глоток, откинулся в кресле и суетливо закурил. Закинул ногу на ногу. Носок моего ботинка мелко трясся.

– Я в курсе, – относительно спокойным тоном удалось произнести мне.

– Они знают, что ты в Голландии, и, скорее всего, в Амстердаме. Интерпол связался с местной полицией. Тебя подозревают в политическом убийстве…

– Что? – Я поперхнулся.

– А это уже терроризм.

На секунду мне почудилось, что она просто пытается выжать из меня побольше денег. Я спешно попросил Бога сделать мою догадку реальностью. Бог или не услышал, или решил проигнорировать просьбу по личным мотивам.

Марлен протянула мне лист бумаги, сложенный пополам. Странно, но я даже не удивился, увидев там свою фотографию и несколько строчек, набранных жирной гельветикой. Фамилию они переврали, пропустив вторую букву «е». По-голландски читать я так и не научился, но суть текста примерно представлял. Фотография была двухлетней давности с загранпаспорта.

Я сложил лист, протянул через стол Марлен. Она подалась вперёд, накрыла своей ладонью мою. Её рука была гладкой и холодной, как речной камень. Меня мутило, точно я проглотил какую-то гадость – муху или жука. Или откусил яблоко с червяком внутри. Теперь, похоже, одними деньгами не отделаться. Перед моим мысленным взором, как прежде писали в романах прозаики похлеще меня, прокрутили порнографическое слайдшоу гомосексуального характера с элементами садомазохизма и фетишизма с использованием кнутов, плёток, ремней и масок из чёрной кожи со стальными заклёпками. Я – снова мысленно – тут же согласился на всё. Мои сведения о русских тюрьмах фрагментарны и основаны на слухах и непроверенной информации, но в данном случае я всё-таки решил не рисковать и приложить все старания, чтобы избежать возвращения на родину. И ключевое слово тут – абсолютно все.

Глядя ей в глаза оленьим взглядом, я проговорил с чувством:

– Скажи, что у тебя есть план! Христа ради, скажи.

Марлен мастерски держала паузу. Потом склонила голову в плавном кивке:

– План есть. – Марлен наконец отпустила мою руку. – Но есть и вопрос…

– Деньги…

– Это само собой. – Она хмыкнула. – Ты морской болезнью не страдаешь?

Уверенного ответа у меня не было. Мой опыт водных путешествий ограничивался катанием на водном велосипеде по пруду в Парке Горького или греблей на плоскодонке вокруг фонтана «Колос», что рядом с павильоном «Рыбное хозяйство» на ВДНХ, а также эпизодическими прогулками на катере в Сочи с распитием шампанского и любованием красками южного неба в час заката. Речные трамвайчики по Москве реке и ужение линей с резиновой лодки в районе Истринского водохранилища тоже вряд ли классифицировались как морские путешествия.

– Разумеется, пассажиры круизного лайнера проходят через таможню и паспортный контроль в Амстердамском порту. Кстати, вот это, – она постучала ногтем по бумаге, – я получила оттуда. Из порта. Так что мы можем быть абсолютно уверены, что с твоей милой мордашкой уже знакомы и в аэропорту, и на железной дороге.

– Слушай? – Мне пришла блестящая идея. – А что, если нарядиться женщиной? Нет-нет, старухой? Или приклеить бороду? Усы, парик?

Марлен фыркнула:

– Ты что, Борман? Отто Скорцени? В твоём документе будет фото этой старухи, ты что, планируешь всю жизнь изображать из себя женщину бальзаковского возраста?

Она достала сигарету и вставила в красные губы. Я подскочил и вежливо чиркнул зажигалкой.

Марлен затянулась, выпустила струйку дыма и улыбнулась с ленцой:

– Всё будет просто. Всё будет гениально.

49

Паспорт выглядел как настоящий. Даже лучше, чем настоящий. Чуть потёртый, но не драный, его явно носили в заднем кармане тесных штанов, кривизна корочек говорила об этом. Синий коленкор обтрепался по углам, орёл на гербе местами утратил позолоту. Внутри пестрели таможенные штемпели, я, оказывается, много путешествовал в последние годы – Мексика, Австралия, даже Албания. Меня звали Марек Любецкий, я родился в Сент-Торос, штат Миссури. Я являлся гражданином Соединённых Штатов Америки. Третьего апреля мне стукнуло тридцать семь лет.

– Надо бы исполнить «Америка Бьютифул», – Марлен подняла указательный палец, – но мы ограничимся шампанским.

Официант материализовался из воздуха.

– Главное теперь, пан Любецкий, не спалиться на радостях.

Мы чокнулись.

– Перейдём к деталям. – Марлен поставила бокал. – Как у тебя с польским языком?

Я сделал неопределённый жест.

– Понятно. Нам не потребуется переводить Мицкевича, но какие-то азы придётся освоить. Гениальность твоего происхождения, пан Любецкий, в том, что ребёнок, родившийся в польской семье в американской глубинке, может неважно говорить по-польски и одновременно в его английском будет оставаться славянский акцент. С акцентом у тебя всё в порядке. Но английский тоже стоит подтянуть… И вот главное.

Она протянула мне голубую бумажку размером со спичечную коробку. На неважной бумаге была напечатана моя новая фамилия и длинный ряд цифр.

– Это что, телефон? – Я поглядел бумажку на просвет.

– Это – самое важное. Это – номер социального страхования. Твой номер. Марек Любецкий уже вставлен в государственную систему империи – взвешен, измерен и посчитан. Юридически ты уже там. Нам осталось доставить физическое тело.

50

В моём номере наконец появился исправный телевизор. Тоже чёрно-белый, тоже с экраном не больше осциллографа. Я пощёлкал по программам, нашёл русский канал. Закончился мультфильм про льва Бонифация и африканских детей, начались дневные новости. На экране шла какая-то война: пассажирские самолёты горели на взлётном поле, жирный дым чёрным великаном медленно поднимался над зданием аэровокзала. Я узнал аэропорт Сухуми и прибавил звук.

– …удалось отрезать сухопутные пути снабжения грузинских войск и уничтожить пять авиалайнеров. Третья битва за Сухуми представляет реальную угрозу блокады города…

На моих глазах снаряд угодил в диспетчерскую башню, она разлетелась, как петарда. Выпрыгнула заставка с глобусом, следом появился диктор в профессорских очках.

– Конституционный кризис продолжает углубляться, – с хищным азартом произнёс очкарик. – Президент Ельцин объявил