Птичка, успевшая улететь - Юля Артеева

class="p1">– Нужно узнать, Руслан. Давай. Что ты чувствуешь?

Я вздыхаю, уставившись на свои сцепленные руки. Сдохнуть хочется, вот что я чувствую. Издеваться над психологами было даже забавно, пока не появился этот гуру, блин, психоанализа.

Говорю:

– Чувствую, как будто вы молнию на мне расстегнули, все перетряхнули, и теперь там все не так.

Он молчит. Черт, он даже молчит как-то по-другому. Как будто понимает меня, как будто дает мне пространство, чтобы я выговорился.

Я прислоняю ладони к лицу и с усилием растираю кожу. Выдавливаю глухо:

– Больно.

– Это нормально. Много подавленных чувств и воспоминаний вытаскиваем, психике нужно переварить. Просто побудь с этим.

Беру с пола свой рюкзак и, с усилием протолкнув по горлу колючий ком, уточняю:

– Могу идти?

– Да, беги, птенчик, – улыбается, снова перевоплотившись в обаятельного весельчака.

Киваю и тащусь к двери. Такое ощущение, что меня даже ведет немного, как будто я пил, а не травмы прорабатывал.

– Руслан!

– А?

– Если почувствуешь, что не справляешься, ты можешь мне написать. Помнишь?

Еще раз кивнув, выпадаю в коридор. Если я с ним еще и переписываться буду, точно башкой отъеду.

По лестнице спускаюсь в затихший холл центра. В это время тут только такие бедолаги, как я, остаются. В гардеробе, кроме моей, всего несколько курток. Одеваюсь и выхожу на улицу под неприятный осенний дождь. Прикрыв глаза, поднимаю лицо к небу, чтобы холодные капли остудили мою пылающую кожу. Мне и так всегда жарко, а сейчас вообще полное ощущение, что я в адском котле варюсь.

Может быть, я и правда умер и попал в преисподнюю? Например, когда маму в петле увидел. Или вот когда соседка меня маленького в подъезде отловила в одном носке и трусах. Не выдержал чужого непривычного сострадания, когда тетя Наташа меня борщом кормила и плакала – и помер. И все это… ну, вот все, что вокруг меня, это атрибуты бесконечной вечной жизни в страданиях.

Натянув капюшон на голову, иду в сторону остановки. Смотрю, как на асфальте мокнут желтые кленовые листья. Красиво. И все же не похоже на ад. Иначе я не встретил бы свою птичку, которую так приятно целовать. Кто бы пустил ее к нам, грешникам?

Я поднимаю взгляд и вдруг вижу вывеску «Цветы». То есть магазин был здесь всегда, но впервые мне приходит мысль зайти туда. Засмотревшись, проваливаюсь одной ногой в глубокую рытвину, заполненную дождевой водой. Матерюсь себе под нос, чувствуя, как кроссовка тут же промокает насквозь. Романтик хренов. Я даже названий цветов не знаю и понятия не имею, сколько они могут стоить. Но все же… может быть, зайти?

Встав под козырек цветочного, достаю телефон и пишу Чернышевской. С носа на экран капает вода, и я вытираю смартфон об джинсы, которые тоже уже влажные.

Руслан: Что делаешь?

Даня: Читаю

Даня: Ну, пытаюсь))

Даня: А что?

Руслан: Если я зайду на пару минут, выйдешь?

Даня: На улицу?

Руслан: Не, тут дождь. Просто забегу кое-что отдать

Даня: Заинтриговал!)

Даня: Давай. Через сколько будешь?

Ну, вот и все, теперь не соскочить. Я толкаю дверь и захожу. Помещение небольшое, за прилавком стоит невысокая полная женщина и подрезает стебли. Вся какая-то кругленькая и деловитая, она поднимает на меня взгляд и говорит:

– Добрый вечер. Помочь?

– Здрасьте. Я… пока просто посмотрю.

Пожав плечами, она возвращается к своему занятию, а меня накрывает ощущением неловкости и собственной инородности тут. Как будто персонаж из жесткого шутера попал в девчачью бродилку.

Заставив себя двигаться, подхожу к стеклянным раздвижным дверцам холодильника. Так, розы. Это я хотя бы знаю. Остальное вижу, как будто в первый раз. Цены – отдельный разговор. Они не то что кусаются, у них, по ходу, долбаное бешенство.

– Для девушки, для мамы? – интересуется женщина за моей спиной.

Тяжело вздыхаю. Я люблю смущать чужих людей, но на этот раз замечание о том, что для матери мне стоило бы купить искусственный веник, удается удержать при себе.

– Для девушки.

– На какую сумму рассчитываете?

Вопрос обычный, но у меня начинают гореть уши. Мы несколько раз ходили в кафе с Даней, и я теперь вроде как на мели. Стучу пальцем по стеклу и говорю:

– Мне вон те нравятся… Розовые. Можно их?

Кажется, что Чернышевской они могли бы понравиться. Похожи на нее, такие же нежные.

– Конечно, сколько? Одну, три?

Неловко переминаясь с ноги на ногу, я слежу, как женщина отточенным движением достает цветок из высокой вазы.

Бормочу:

– Одна – это как-то маловато…

Вытащив еще две, она складывает их вместе и вопросительно смотрит на меня. Все равно букет выходит каким-то худеньким. Прикинув, что денег мне хватит на пять роз, я прошу добавить еще две.

Флорист обрывает лишние листья, подрезает стебли, как-то ловко составляет их, чтобы смотрелись попышнее. Потом бросает на меня быстрый взгляд и говорит:

– Лентой обвяжу? Это бесплатно.

Сначала смотрю на полочки позади нее, на которых лежат мотки разноцветного атласа с ценниками. Потом хмыкаю. К благотворительности мне не привыкать.

Расплачиваюсь, забираю цветы и сажусь на автобус. Надев наушники, смотрю, как по стеклу бегут разноцветные капли, подсвеченные уличными фонарями и габаритами проезжающих тачек. Ритмично качаю головой под текст: «В небе запоют стволы, если уедешь не со мной, в этом мире только ты, это больше, чем любовь»[5].

И думаю, что стоило бы сдать кровь на какие-то показатели сахара. Его в моем организме с появлением Дани стало в разы больше. Может, я диабетик уже давно?

Под усилившимся ливнем добегаю до дома Чернышевской, набираю код, который уже выучил. Пишу ей, чтобы выходила, а, пока еду в лифте, сам отряхиваюсь от дождевых капель и аккуратно встряхиваю букет. Сердце беспокойно колотится. О том, насколько страшно впервые дарить девушке цветы, я бы даже психологу рассказывать не стал.

Когда выхожу на площадку, Чернышевская уже ждет меня. Выглядит взволнованной и, как обычно, красивой. Персиковый спортивный костюм, волосы собраны в высокий пучок, длинная шея открыта. На лице, кажется, почти нет косметики, хотя я в этом плохо разбираюсь.

Улыбается мне, делает шаг, чтобы обнять, но вовремя тормозит.

Я развожу руками и смеюсь:

– Не советую. Я насквозь мокрый.

Дания смотрит на розы, и глаза ее округляются.

Спрашивает:

– Это что? Это мне?

Собираюсь ответить, как вдруг подъехавший грузовой лифт выпускает на нашем этаже красивую светленькую женщину. У нее в руках сумочка, какие-то пакеты, зонт, и она радостно восклицает:

– Данюш, привет! Задержалась.

А потом