Стажер - Лазарь Викторович Карелин

— Старые, — сказал он. — Как быть, а? Считать себя счастливым? А ее прошлое с моим дядей? — Он замер, догадавшись: — Что, она бывала здесь? Вы ее знаете?

В коридоре темновато было, но вглядеться все же в старые глаза вещей было можно. Во все эти замочные скважины, в проступившие на досках сучки, в изгибы и завитки скоб. Не только глаза, лица увиделись. Умудренные, еще из прошлого века, а то и позапрошлого.

— Бывала? — вглядывался Саша. И чудилось: Светлана проходит тут, мимо досмотра этих старых глаз. Идет, поводя рукой, отмахиваясь. Что ей эти старцы? Что ей их досмотр? Идет, а куда? А в дядину комнату. И что, что потом? Этого старые вещи сказать ему не могли. Дверь за ней всегда закрывалась. Но об этом он сам знал. Он знал, что было потом за той закрытой дверью. Все вспомнилось про нее и себя, все увиделось про нее и другого. Закружилась голова, так ясно, так высверкнув, все увиделось.

Снова позвонили в дверь. Не очень настойчиво, коротко-деликатно, но заждавшейся рукой. Ее рука тоже касалась этого звонка, и он тоже оповещал о ней.

— Знаешь?! — Саша распахнул дверь, встретив этим выкрикнувшимся словом трех пожилых женщин, вставших у порога.

— Мы не вовремя? — спросила одна из них.

— Простите, ради бога! — сказала другая.

— Вы фотограф Трофимов? — осведомилась третья. — Нас направили к вам.

— Мы хотели бы заказать альбом.

— Три альбома.

— Но идентичных.

— Мы принесли старые фотографии.

— Но вы нас слышите?

— Поняли?

Саша опомнился.

— Да, да, понял. Прошу вас, заходите. — Он потеснился, пропуская женщин.

— И вы фотограф Трофимов?

— Да, я фотограф Трофимов. Второй.

— Стало быть, есть первый?

— Совершенно верно, есть. Но его нет дома. Вам придется довольствоваться вторым.

— А второй чем-то огорчен, не так ли?

— Ему не до нас?

— Нам лучше уйти?

Женщины продвигались по коридору следом за Сашей, шелестя своими вкрадчивыми словами и явно сочувствуя ему, хотя и загадкой было, как они догадались, что ему надо сочувствовать. И с какой это стати?! Он даже рассердился на этих женщин, у которых — не забавно ли! — были лица, похожие на лица старых вещей, выставленных в коридор.

— Прошу! — Саша распахнул перед женщинами дверь в свою комнату. — Ну, про какие альбомы речь? — Он пошел к столу дядиной, вдруг медвежьей походкой, тотчас поймал себя на этом, резко выпрямился, дошагав по-своему.

— Вот. И вот. И вот. — Женщины сложили перед Сашей свои фотографии. Они клали их осторожно, оберегая, лишь удостоверившись, что стол чист, надежен, что по нему не гуляет ветер. Так выпускают из рук драгоценность, реликвию. А на стол перед Сашей легли всего лишь пожелтевшие, изломанные, а иные и испятнанные фотокарточки военной поры. И замелькали, замелькали молодые солдатские лица.

Отдав их, свои реликвии, женщины молча встали за спиной у Саши и притихли, глядя, как он перебирает снимки, как запорхали они в его руках.

— Очень уж выцвели, — сказал он, и женщины опечалились. — Ни черта не разобрать! — сказал он, и женщины совсем пали духом. — А фокус, фокус где? Размыло изображение! — Саша обернулся к своим заказчикам, на которых жалко было смотреть, — так огорчили их его слова.

— В том-то и фокус, — робко попыталась возразить Саше одна из женщин. — В том-то и фокус, чтобы вернуть их к жизни. — У этой женщины было строгое лицо и скорбное. — Вы посмотрите, кто перед вами… — Она повела рукой над столом, над пожелтевшими карточками, с которых прямоглазо смотрели молоденькие солдаты и молоденькие офицеры, — еще той поры, еще без погон, еще с петлицами, с треугольниками, с кубарями.

— Мы взываем к вашему мастерству, товарищ Трофимов. Мы, вдовы… — Женщина подхватила со стола фотографию, которую, как ей показалось, Саша слишком небрежно отодвинул, и укрыла осторожно эту фотографию в ладонях. И умолкла, перемогая слезы.

— Любочка, что ты?!

— Люба, не смей!

Женщины сбились в кучку, обнялись, такие загоревавшие, что Саша, глянув на них, наконец-то проникся важностью их заботы, отвлекся от своих мыслей. Он вскочил, загорелся:

— Стойте так! Я вас так и сниму! Этим снимком мы откроем альбом! — Схватив аппарат, он нацелился на женщин, «вспышка» испугала их. — Готово! Можете разнять руки!

— Итак, мы можем разнять руки, — сказала одна из женщин, и насмешливые искорки вспыхнули в ее пригорюнившихся глазах.

Саша приметил эти искорки, оскорбился.

— Альбомчик обойдется недешево. Много возни. Чего вы тянули с этим? Лет двадцать назад отпечатки были помоложе. — Он говорил и узнавал в своих словах дядину усмешливую интонацию, перенять которую ему никак не удавалось. А сейчас удалось. Но сейчас как раз это его не обрадовало.

Волнуясь и обижаясь, женщины слили свои ответы:

— У нас не было этих фотографий лет двадцать назад…

— Мы их собирали. Годы и годы…

— И потом, нам надо было решиться…

— На что? — спросил Саша, следя, чтобы спросилось без усмешки.

— Как вам объяснить?..

— Любовь Сергеевна, оставь, он слишком молод, чтобы понять…

— И слишком современен…

— Ну, ясно, ясно — и глуп! — сказал Саша, покоряясь дядиной интонации, которая, нельзя не признать, давала некоторые преимущества в разговоре, ставила, так сказать, людей на место.

— Нет, вы не глупы, не сказала бы. — Это произнесла Любовь Сергеевна, явный вожак у этих женщин. — Но только, как все молодые люди… — Она ему сочувственно покивала. — Хорошо, я попытаюсь объяснить. Альбом, товарищ Трофимов-второй, это уже итог всему. Понимаете? Конец поискам, каким-то там эфемерным надеждам, нашим вот встречам, обсуждениям, даже спорам. Это — конец! Понимаете? Каждая из нас положит альбом у своего изголовья и замкнется. Понимаете? Вы понимаете меня, молодой человек?

Саша кивнул:

— Конечно. Чего тут не понять? Но можно ж сделать новый альбом.

— О чем?! Он не понял! Нет, он не понял! — принялись горевать за Сашу женщины.

— Ну, я не знаю, о ваших детях, о ваших внуках. Цепочка, так сказать.

— Мальчик, у нас нет детей, у нас нет внуков…

— Мы были так молоды…

— Мы ждали и не дождались…

От изумления Саша присвистнул:

— И не повыходили снова замуж?

— Нет, не повыходили…

— Мы — нет…

Во все глаза смотрел Саша на женщин. Гордые они сейчас были, выпрямившиеся. И вовсе не так уж были стары, немногим разве старше его матери. Он смотрел на них и тянулся машинально к аппарату, чтобы снять их такими.

— Зачем? Не нужно! Только не сейчас! — Женщины ладонями загораживали лица.