Обед, согревающий душу - Ким Чжи Юн

Вид плачущего от голода ребенка разрывал ей сердце. Неожиданно Чони почувствовала, что сама сильно проголодалась. Словно голод мог передаваться по воздуху, как инфекция. Она продолжала напевать песенку, но девочка не прекращала плакать. Испугавшись, что хозяйка мотеля снова поднимется к ним, Чони положила рыдающего ребенка в слинг и зашла в туалет. Видимо, постояльцы здесь нередко курили тайком: в нос девушке сразу ударил противный запах табачного дыма и плесени, которым пропитались стены. Она наступила на черные пятна, заполнившие все щели между плитками, и снова запела песню:

— Бип-бип, машинка наша в небо улетает. Бип-бип…

Солнце село. Тревога нарастала. Казалось, этой ночью хозяйка непременно ворвется в комнату, и тогда им просто некуда будет пойти. У Чони не было ни родительского дома, где она могла бы найти приют и передохнуть, ни даже дальних родственников. Не оставалось ничего, кроме как тихо сидеть здесь, не издавая ни единого писка. Но сегодня, как назло, малышка совсем раскапризничалась. Чони слышала, что детки, которым еще не исполнилось ста дней от роду, мучаются от сильных мышечных болей, потому что кости их тела активно растут. Возможно, поэтому сегодня ее дочь не сомкнула глаз. Чони потрогала лоб девочки, и ей показалось, что у той небольшой жар.

— Болеть нам нельзя. Ты же знаешь, мы даже в больницу с тобой пойти не можем.

— Уа-а, уа-а!

— Ш-ш! Тише, не плачь. Давай я тебя обниму. Я буду долго и крепко обнимать тебя, а ты, пожалуйста, не кричи.

Лежа в слинге и слушая биение маминого сердца, малышка немного успокоилась, но продлилось это недолго. Она снова расплакалась, и вскоре хозяйка мотеля опять застучала кулаком в дверь:

— Девчонка из двести первой! Я захожу. Только что съехали клиенты из соседнего номера. Мне пришлось вернуть им все до последней воны! Больше я терпеть это не намерена. Не выйдешь — я звоню в полицию!

— Уа-а-а-а! — заплакал ребенок еще громче, словно отвечая на эту угрозу.

Холодный пот побежал по телу. Чони продолжала успокаивать девочку мягкими похлопываниями: «Все будет хорошо. Все наладится. Черт. Да что наладится?»

Дверь резко распахнулась, и хозяйка ворвалась в комнату. Рядом с ней стоял мужчина крепкого телосложения. Видимо, это был ее сын.

Под гневным взглядом женщины, которая придирчиво осмотрела помещение, Чони склонила голову и произнесла:

— Извините. Я выселюсь. Но только завтра утром…

— Завтра утром?! — Женщина пнула детский мобиль с подвешенными к нему черными и белыми зайчиками.

— Не трогайте детские вещи.

— Вы поглядите-ка, какая забота о ребенке. Вообще-то, ты мне должна еще сто девяносто тысяч вон. Но буду считать это милостыней и прощу тебе их. Так что выметайся прямо сейчас. Ох, ну что ты здесь устроила… Не надо было мне заселять беременную. Придется завтра вызывать службу дезинфекции и все тут отмывать. Фу!

— Я не могу уйти. Я непременно заплачу вам. Только дайте мне немного времени. Куда я прямо сейчас пойду?

— Да не нужны мне твои деньги! Просто убирайся отсюда! — Хозяйка еще раз пнула упавший черно-белый мобиль и, видимо, случайно нажала на нем какую-то кнопку, отчего из конструкции вдруг заиграла детская песенка. — Больше повторять не буду. Проваливай по-хорошему, пока я не подала заявление в полицию!

Услышав про полицию, Чони потеряла последние силы сопротивляться: «Точно, я же в розыске…» Она безропотно собрала вещи, хотя с собой у нее был лишь небольшой, едва заполненный чемодан, и больше ничего. На детском мобиле с зайчиками от крепкого пинка хозяйки образовалась вмятина, поэтому Чони оставила его, захватив с собой лишь несколько детских книжек-картинок и памперсы. Под пристальным взглядом хозяйки заведения, которая, скрестив руки, наблюдала за ней, Чони спустилась по лестнице. Проходя мимо стойки регистрации, она хотела было швырнуть деньги в прозрачное окошко-полумесяц, но, увы, бросаться было нечем. Похоже, теперь она и правда превратилась в нищенку, потерявшую остатки самоуважения.

Все это время Чони старалась не попадаться хозяйке на глаза, поэтому сидела взаперти. И вот впервые за несколько дней глотнула свежего воздуха. Ветер показался прохладным, и она, стянув с себя джинсовую рубашку, укрыла ею малышку.

— В больнице нас не примут, болеть нельзя, понимаешь? Только вот куда же теперь идти?..

— Уа-а! Уа-а!

Малышка, не в силах более терпеть голод, снова заплакала. По ночам, пока все спали, Чони очищала от жира железные листы в гриль-баре. Каждый раз, когда она оттирала металлической мочалкой подгоревший до черноты мясной соус, намертво прилипший к листу для жарки, ее желудок сжимался от голодных спазмов, вызванных запахом еды. Бывало, глядя на остатки мяса, она ощущала, как во рту скапливается слюна. И если бы за ее спиной не было ребенка, возможно, она бы сразу оторвала и съела эти соблазнительные кусочки. Но она просто не могла это сделать. Казалось, съешь она хоть кусок — и ее дочь, выпив грудного молока, тоже станет побирушкой, набивающей живот подгоревшими объедками с чужого стола.

В такие моменты, словно прочитав ее мысли, малышка у нее за спиной начинала ерзать. Тогда Чони погружала железный лист глубоко под воду, на самое дно таза, и вверх с характерным бульканьем поднималась пенная волна. Эти звуки быстро успокаивали девочку.

Здесь Чони разрешили работать, не разлучаясь с ребенком, и это было ее единственным заработком. Но то ли из-за вечно включенного газа, на котором по сорок восемь часов варили комтхан[21], то ли из-за пыли на кухне, вскоре малышка начала кашлять. Чони испугалась, и пришлось ей отказаться от этой работы.

Оставалось не так много мест, куда она могла напроситься вместе с ребенком. Какое-то время Чони поработала специалистом колл-центра в службе круглосуточной доставки, но клиенты начали жаловаться на детский плач, доносящийся из трубки, и вскоре ей пришлось отказаться от этой затеи. Доверить ребенка ей было некому, а значит, и найти другую работу не удавалось. Гриль-бар оставался единственным местом, где, несмотря на возникшую от постоянного контакта с бытовой химией экзему, Чони еще могла хоть как-то работать. Но рисковать здоровьем дочери не смела.

Обойдя несколько круглосуточных магазинов, Чони наконец купила треугольный кимпаб[22] с тунцом, отдав за него тысячу шестьсот вон. На сухую смесь и бутылочку денег не хватало, поэтому приходилось заботиться о том, чтобы не пропали остатки молока. Она старалась найти что-то не слишком острое и не слишком соленое. Чони побрела вдоль красной кирпичной стены, что протянулась от станции «Хэхва» до больницы Сеульского университета. Сквозь листву платанов алел закат. А под деревьями примостилась бабушка. Она продавала