Скавуль. Мурмуары кота Феликса Эдмундовича Великолепного - Анна Петровна Долгарева

Так я подумал, что нимогут они меня достаточно любить. Патамушта нищасные они, измученные жызнью.

Штобы достаточно миня кота любить, надо штобы они все время меня мяшкурили, чисали пузичко и ласковые слова говорили. Што я хорошый Феликс виликалепный. Што самылучшый кот. И брюшко у меня раскошное. И ушки самые остренькие. Што кусь у меня меткий и крепкий. Ищо што лапоньки у меня самые мяконькие и горлышко самое белое. А усы поразительные!

И штобы больше неходили никуда и друг друга негладили. Меня только глаили штобы. Ищо вкусинький паштетик штобы мне сували. Я бы можыт и отворачивался. Говорил бы: нет, Аничка и Скрипач, нинада мне паштетик, коту такому утомленному паштетиком. Но надо штобы сували.

Но не будет так, патамушты жызнь сурова к Аничке и Скрипачу. Поэтому никогда меня кота такова чюдесново достаточно любить небудут. Очинь это пичально.

Я Феликс раскошный кот и президент шкафа сиводня подвергся ужасному надругательству!

Аничка сказала: «Собирайся, толстенький, поедем на маникюр». Я незнал, што такойе маникюр, но звучало кабута штото вкусинькое. Как паштетик гурмэ, к каторому я очинь одобрительный. Поэтому я запрыгнул в домик сразу и пашол с Аничкой. Ехал с ней в кролейбусе. Говорит ей мякмякмяк и другие слова любовные. Голову высунул из домика, и все люди в кролейбусе нимедлино сказали, што я васхитительный чюдесный котик. Оттово я стиснялся иногда и прятал свою виликалепность в домик обратно.

Но когда мы пришли, я пачуствовал штота неладное. И увидел, што передо мной ЮЛЯ ВИТИРИНАР БЕЗСЕРДЕЧНАЯ!

Спрятался я в домик и в домике сильно сидел. Но они меня доставали вместе, но я очинь сильно сидел. И тогда они бизжалосно миня вытряхнули! Как так можно. Вообще так с котиками. Нипанимайу.

Тогда Аничка миня держала, а Юля витиринар с сотонинским хохотанием обрезала мне мои коготочки чюдесные. Я не плакал и не кусь, только головой сильно в Аничку прятался. Приуткнулся в Аничку такую изо всех сил. Слов у миня не было от вазмущения.

Потом когда домой ехали, тут я уже громко Аничку поругал. Што безсердечная она и предательница говорил. Што кота миня такова хорошево не любит и не ценит. Што мучительница котиков она.

И когда домой пришли, то я приулегся. Недалеко от Анечки штобы она видела, как я страдаю. И она мне пузичко мяшкурить стала, но я не кусь ее, только лизь слабенько, штобы видела, што я утомленный очинь кот измучинный. И она тогда стала говорить: «Ну Феликс, ну куси меня! Я волнуюсь, когда ты не кусь!»

И ТОГДА Я НАПРЫГНУЛ И КУСЬ.

Думают, што я плохой кот и Аничку не ценю. А я очинь чюдесный, нивироятный кот. И это Аничка меня не ценит.

Вот однажды Аничка уехала с фотоаппаратом своим гвупым и бронежылетом на три дня, а дверь в мой тувалет закрыла. И я очинь старался, но открыть нимог.

Тогда я Аничкину сумку нашол и назначил ее ту-валетом. И только в тувалет ходил. Не гденибудь. Такой виликалепный кот.

Когда Аничка в бронежылете приехала, то увидила. Но не ругалась, а цылувала миня и говорила, што это она плохая, а я очинь умный кот. А сумка ее любимая, но я любимее.

А ищо я кушать прошу очинь интилигентно. Не как другие коты, асобина кошычки. Не мякаю громко. А ласковый становлюсь. Харашо обнимаю мою Аничку, лапками трогаю, мурмурмур ей говорю.

И вот сичас Аничка сказала што я толстенький. И меньше мне вкусиньково давать стала. И што же? Не кусь я Аничку! Обнял ее и приулегся на ногах у нее.

Нидастатачна миня Аничка любит. Такова чюдесново кота надо ищо больше, любить очинь сильно.

Сиводня день котиков, тоисть, праздник у меня кота такова хорошево, чюдесново. Но Аничка миня поздравила нидастатачна. Вапервых Аничка решила пахудеть, хотя пузичко у Анички совсем не виликалепное. Только окорочка у Анички ничевотак. Но я виликалепнее и окорочками и асобина пузичком. Но пахудеть решыла Аничка, оттово она не кушает. А пахудеть одной ей скучно. А Скрипач ниможыт пахудеть патамушта у нево совсем ничево нет. Ни пузичка. Ни окорочков. Ни щок. Такой Скрипач. Он ниможыт кушать меньше патамушта он и так никада не кушает. Если ищо сильнее пахудеет, то винтовку носить нисможыт. И даже меня такова кота раскошново носить нисможыт. И оттово што Скрипач паху-деть ниможыт, Аничка решыла со мной худеть. Так и сказала, што это патамушта я тожы толстинький! А я не толстинький, а раскошный!

И оттово целое утро я мучился очинь сильна. Патом Аничка мне вкусинькое дала. Но не вкусинький паштетик, а другое нитакое вкусинькое, пауч называитца. И за это я ее кусь.

Патом Аничка дверь открывала, и я нимедлино выбижал на лестницу, штобы урониться там и этим показать, што я вазмущен. Аничка сказала: «А если большая собака тоже на лестницу выбежит и тебя кусь?» И тут РАЗДАЛСЯ УЖАСТНЫЙ ГРОМОПАДОБНЫЙ ГОЛОС: «Я УЖЕ ИДУ». И па лестнице стал спускаца дядька в комуфляжэ. Оттово я в ужасе кусь Аничку и убижал под кровать! А Аничка ищо улыбалась тому страшному дядьке и знакомилась с ним безсердечно. Такая Аничка.

Типерь лежу утомленный пережываниями на ногах Аничкиных. Мою свое харошее пузичко. Штобы не так сильно пахудело.

Я кот по утрам бисканечна игривый становлюсь. Вапервых потомушто я долго спал и весь наспался. И чюствую я от этово игривость и радосность в себе! Напрыгиваю на Аничку мою и кусь ее нежно. Или ищо прихожу и лизь ей литсо. От лизания литса она тожы просыпается всегда, и тогда я зову ее играца.

А ищо, конешно, я игривлюсь, потомушто я ни-только спал целую ночь, но и не кушал. От тово па-худел за ночь сильно. Но я нимагу громко мякать, как всякие кошычки нивежливые. Я намикаю. Штобы сама Аничка падумала харашо. И поняла, што миня такова кота пакармить надо сильна сильна. И тогда я игриво визде прыгаю. Штобы Аничка поняла, што когда в котике нет еды, то котик очинь легкий. От этово прыгательный, игривый бисканечна. А если в