Скавуль. Мурмуары кота Феликса Эдмундовича Великолепного - Анна Петровна Долгарева

плотно смотреть, штобы не пропустить. А потом Анечка пришла, и я отвлекся на кусь.

Потому што женщину надо кусь, тогда она будет улучшенная.

Аднажды Аничка очинь меня мучила. Я лежал хароший такой и ногу ее кусь, а она миня посадила в домик и в машыну понесла. Я говорил громко очинь: «АНИЧКА ШТО ТЫ ДЕЛАЕШ НИНАДА АСТАНАВИСЬ». А она сотонински хохотала и гаварила: «Извините, вы бы не могли на дорогу смотреть, а не на кота? Блин, мы на поребрик вылетели!»

Я знал, што мы едем к Юле витиринару, патамушта Аничка меня возила раньше к Юле витиринару на маникюр ужастный, а Юля говорит, што я толстый. Я не хотел к витиринару Юле ехать, патамушта она меня тыкает. И када приехали, я в домик забрался сильно и там сидел. А Аничка меня доставала, но я сильный кот и хорошо сидел. Тогда они вдвоем миня доставали и побидили, патамушта их двое а я, виликалепный, один.

И кололи миня прямо в спинку мою пушыстенькую, а я молчал и даже не кусь, штобы знали, што мужыственный я кот. А они хохотали сотонински и гаварили, што я виликалепный, и толстенький, и шерстка у меня блестит; я сам знаю, они нарошно подольститься хотели, но я их не простил и убежал в домик. В домике потом сильно сидел. А они говорили: «Ну вот и сделали прививку! Надо же, даже царапаться и кусаться не стал!»

Самый я сильный и мужыственный кот. Только машын очинь баюс, когда они рычат, и еще когда колют нелюблю.

Разскажу, как я Феликс кот аднажды переезжал. Када Аничка стала меня утром в домик сувать, я сразу понял, што она меня мучить очень хочет.

Но я не такой кот, каторава мучить можно! Поэтому я решительно и безстрашно выпрыгнул и спряталсо. Под диван сначала. Там я плохо прятался, патамушта Аничка заметила и стала диван двигать, штобы меня, кота, достать и мучить.

И я стримительно тада выскочил и под раковину спряталсо, а Аничка не видела. Аничка стала бегать и кричать: «Где кот?! Я никуда не поеду без кота!», и за дверь побижала, и везде бегала, а я смиялсо под раковиной! И када Аничка за дверь побижала, я подумал, што она меня мучить уже не будет и можно покушать такому харошему коту. Но Аничка вернулась, када я кушал и увидела, где я прятаюсь.

А достать миня все равно не могла хахаха! И палкой тыкала и руки сувала, а я смиялсо. А патом бальшой дядька оторвал деревяшку и тыкнул в миня палкой, и я в ужасе и вазмущении выпрыгнул на него! И дядьки миня ката схватил и в домик засувал. А патом в машыну, и машына рычала очинь громко.

Аничка так говорила: «На электричку уже не успеваем? А до Луганска если ехать, это сколько получится? Сколько? Ничего себе на три тыщи рублей котик в прятки поиграл!» (это она про миня, такова виликалепна спрятанново, говорила).

А потом я стал говорить: «Аничка! Я ничево не вижу в домике, возьми на ручки миня! Аничка, ты што, глухая? Миня не слышиш?» Аничка долго нислышала, но потом взяла на ручки. Но я пугался, как машына рычит, и ещо так говорил: «Аничка! Страшно мне очинь! Ты видиш, как я от тебя страдаю? Гладь мне пузико сильна-сильна, и горлышко мое беленькое чишы! И ухи очинь гладь, патамушта я страдаю от тибя, Аничка». И она чисала, но нидастатачна. Ругал я ее очинь.

Патом в дом приехали, где я жыл в котеночестве. Тогда я маленький котеночек был и мне говорили: «Ну и морда чекистская!» Это патамушта я был бизащитный котенощек и кусь у миня был слабый, немощный. А теперь очинь мощный стал кусь. И чилавек Сеня мне сказал: «Это Феликс? Какой он стал толстый!» И за это я ево потом кусь.

Патом привезли в другой дом и там Аничка меня кормила хорошо вкусиньким.

Цыните сваих котов! Не гаварите, што они чекистские морды! И вкусиньким кормите. Ато кусь.

Безсердечная жэнщина Аничка однажды взяла миня кота и бросила. Уехала далеко в камандировку свою. А я один остался. Поел, потом посидел везде, но Аничка от этово не вернулась. И стал я плакать горько.

От тово нимедлина пришол чилавек Сеня и посадил миня в домик. Отвез миня Сеня в дом, где мы с Аничкой жыли, когда я маинький был. Но по прибытию я в ужасе узнал, што типерь там жывут две кошычки!

Очинь строго я стал кошычкам объяснять, што я самый главный кот, патамушта я большой, а они маинькие. Они правда маинькие. Штобы лучше понимали, я их кусь нимножычко. Но кошычка маинькая Вася стала миня лапами бить, и ушол я такой кот под диван страдать и худеть.

Очинь долго я кошычкам объяснял свою главность и наконец их побидил. Виликадушна стал с ними тогда играться. Но кошычки не игрались а убигали от миня! Очинь нервные у нас с кошычками были отношения, и ищо еда нивкусинькая. От тово я похудел сильна, все мое виликалепнае пузико скукожылось.

И понял я, што я отвержыный кот в этом мире, и никто больше мое пузичко гладить не будет. И стал я курощать всех, кто там жыл, кроме кошычек. И они курощались, асобина рано утром.

Однажды Аничка прихадила. Я сразу стал говорить громко: «Аничка, пошли скорей от этих кошычек!» Побижал к двери показывать ей, как надо уходить, патом в рюкзак к ней побижал.

И Аничка наконецто посадила миня в домик и забрала. Но штожи случилось? Потом она посадилась в большую рычащую машыну и долго-долго миня там везла, и я апасался, што на мучения к витиринару она миня везет. Всю дорогу я плакал, но Аничка была бизжалосная. Только потом, когда высадила, вкусинького мне дала, и я ее виликадушна простил.

Типерь везде за Аничкой хожу. Дажы когда она сидит, я лапу на нее кладу. Мяконькую мою лапу виликалепную. Лизь Аничку очинь сильна и лапами трогаю. Я понял, што жэнщинам ласка нужна, штобы они не убигали. Не только кусь.

Аднажды утром пришла Аничка ко мне коту, утомленному адиночеством,