В море! - Константин Михайлович Станюкович

class="p1">— Расстройство всей нервной системы… Я сильно страдала и лето, и осень от этого… Пока болезнь, слава богу, в начале, но запустить ее, говорят, очень опасно… Ижевский так и сказал, и советовал непременно провести зиму на юге, дать окрепнуть нервам, отдохнуть в теплом климате… Признаться, я не хотела ехать… Жаль было оставить Ванечку одного…

— А что же Иван Иваныч не поехал с вами, Нина Марковна?

— Звала его, но, вы понимаете, ему неловко было брать отпуск, получивши только что новое назначение.

«Эка врет как и не моргнет глазом!» — пронеслось в голове у Скворцова.

Адмиральша между тем не переставала занимать не особенно речистого адмирала и, между прочим, сообщила о слухах, и довольно вероятных, что адмирал-старик оставляет свой пост.

— Мало ли какие ходят слухи, Нина Марковна! — промолвил адмирал и, просидев еще минут пять, поднялся с места.

«Слава богу, промело!» — подумал Скворцов и, радостно вздохнув, тоже встал и взял с окна свой котелок.

— Куда же вы, Василий Петрович? — воскликнула адмиральша. — Посидите…

— Простите, не могу. Если позволите, в другой раз.

— Не только позволю, но прошу, очень прошу и чем скорее навестите меня, тем лучше… И я к вам приеду на «Грозный». Позволите? — с кокетливой улыбкой промолвила адмиральша.

— Буду весьма счастлив принять вас, Нина Марковна, — с галантной любезностью отвечал адмирал, низко кланяясь. — Когда вам будет угодно?

Решено было, что на следующий же день Нина Марковна приедет обедать к адмиралу. Адмирал пригласил и Скворцова, поручив ему привезти адмиральшу на крейсер.

— А вы долго думаете простоять в Villafranche?

— Неделю, Нина Марковна…

— Неделю только? А затем?..

— Я пойду на «Грозном» в Мальту и пересяду на свой флагманский корабль, который меня там ждет.

— А «Грозный»?

— Разве вы не знаете?.. Он уходит в Тихий океан на два года.

— В Тихий океан? — воскликнула адмиральша.

Голос ее чуть-чуть дрогнул. Несмотря на уменье владеть собой, адмиральша едва скрыла тревожное волнение, охватившее ее при этом неожиданном известии, и то благодаря батистовому носовому платку, который ей вдруг понадобился и на минуту закрыл ее лицо.

«Отчего Ника скрыл от меня это? Он меня обманывает!» — с гневным чувством подумала адмиральша, бросая украдкой взгляд на Нику.

Тот выдержал этот, хорошо знакомый ему, быстрый и молниеносный взгляд черных подведенных глаз адмиральши, предвещающий ураган, с наглой отвагой человека, сознающего безвыходность своего положения и решившего защищаться до крайности. «Вляпался!» — мысленно повторял он, соображая, что теперь уж нет никакой возможности «втереть ей очки» при объяснении, на что он легкомысленно надеялся.

И он с самым решительным видом ждал, что будет дальше и как «все объяснится».

Адмирал между тем пояснил адмиральше, что «Грозный» назначен телеграммой из Петербурга.

— Вот только ждем приезда нового командира.

— А Налетов?

— Он сменен, Нина Марковна, и уезжает в Россию.

— А вы, Николай Алексеич, и не сообщили мне всех этих новостей? промолвила адмиральша, уже овладевшая собой.

И самым равнодушным тоном спросила:

— И вы, конечно, идете на «Грозном»?

— Иду, Нина Марковна.

«И как он говорит спокойно, бессовестный!»

— Как же, идет, Нина Марковна, идет-с, — весело подтвердил адмирал, приветливо посматривая на Скворцова. — Признаюсь, у меня было намерение взять Николая Алексеича к себе флаг-офицером, и я вчера предлагал ему остаться в Средиземном море.

— И он, разумеется, не хочет? — перебила адмиральша.

— Не хочет, Нина Марковна. И умно делает-с. Умно и похвально. Молодому моряку надо поплавать в океане, — когда еще представится случаи опять попасть в дальнее плаванье. А океан — превосходная школа, особенно для такого бравого офицера, как Николай Алексеич.

«Окончательно зарезал!» — пронеслось в голосе «бравого офицера», и он решил «исчезнуть» смеете с адмиралом, чтобы не компрометировать адмиральши своим долгим визитом и — главное — избегнуть первых взрывов ее гнева.

— Еще бы!.. Где же и учиться, как не в океане!.. И Ванечка, который так любит Николая Алексеича, всегда говорил, что из него выйдет отличный моряк… Очень рада за вас, Николай Алексеич! — прибавила адмиральша с веселой, обворожительной улыбкой, нервно сжимая в своем маленьком кулачке батистовый платок и чувствуя, что к горлу подступают слезы.

— Так до завтра, Нина Марковна? — проговорил адмирал, целуя ручку.

— Непременно, Василий Петрович, если только опять не зашалят нервы… А вы, Николай Алексеич, тоже бежать? — обратилась адмиральша к Скворцову, заметив, что и он собирается уходить. — Нет, я вас не отпущу… Полюбуйтесь, Василий Петрович, какие нынче молодые люди?.. Обещал мне показать Ниццу и хочет уходить… Оставайтесь и сейчас же поедем кататься…

— Это нехорошо, Николай Алексеевич, — заметил адмирал. — Надо слушаться начальства! — шутливо прибавил он и, пожав молодому человеку руку, ушел, обещая адмиральше навещать ее, пока «Грозный» здесь.

XXIV

Проводив адмирала до дверей, Нина Марковна медленно и слабой походкой, точно с трудом передвигая свои маленькие ножки, печально склонив на грудь голову, прошла к дивану и опустилась на него тихая, скорбная и подавленная, не произнося ни слова, не поднимая глаз, прикрытых длинными, густыми ресницами.

Несколько долгих минут прошли в томительном молчании среди тишины, царившей в этой уютной, небольшой комнате, залитой ярким светом чудного солнечного дня, врывавшимся в два большие окна. Звуки мандолины вдруг раздались под окном, и мягкий тенор уличного певца-итальянца донесся в комнату… Песенка, которую пел певец, говорила, казалось, о любви, о счастии… Адмиральша вздрогнула и снова замерла в своем безмолвном горе.

Такою Скворцов никогда не видал адмиральшу во все время их знакомства. Пораженный, он тоже притих в кресле, пощипывая свою бородку, смущаясь все более и более и чувствуя себя виноватым. Еще бы не смутиться молодому лейтенанту, и не догадывавшемуся о разнообразии репертуара хорошенькой адмиральши! Он ждал урагана, ждал взрыва упреков, проклятий, трагических жестов и истерики — и вдруг вместо всего этого перед ним эта маленькая, изящная женщина в виде покорной, безмолвной жертвы.

«И хотя бы она заговорила!» — подумал Скворцов, бросая тревожный взгляд на адмиральшу…

Слезы медленно катились по ее щекам. Она их не вытирала, и эти слезы как бы свидетельствовали о великости преступления молодого лейтенанта.

Наконец она произнесла:

— Николай Алексеич… объясните мне… я не могу понять… что все это значит?

«О господи! Что за кроткий, мягкий голос! И сколько покорности в ее взгляде! Как она изменилась в характере за это время! Решительно следует ей сказать всю правду!» — подумал Скворцов.

— Нина Марковна, — начал он тихим и робким, слегка дрожащим голосом, каким говорят подсудимые, сознающие свою вину и надеющиеся на снисхождение такого же доброго на вид судьи, каким в