Время для счастья - Мария Метлицкая

не своя, не знаю, что говорю. Не обижайся! Я не то хотела сказать — в смысле, отблагодарю… Ко мне приезжать не надо, спасибо. Ко мне ходят и все приносят, не беспокойся! Только Маруся. Какой там папаша, о чем ты! Ты же все знаешь. Мать была и уехала. Не забрала, у Маруси закончилась виза. Господи, ты меня просто спасла! Я твоя должница, Регинка! Твоя вечная должница».

Калеганов отвез Марусю к Регине.

А что делать дальше? Сколько Регина выдержит? У нее нет своих детей, а тут маленький ребенок, хлопоты: сад, ужин, душ, сон… На сколько ее хватит?

Хватило на три неполные недели. На вопрос Анны: «Почему ты уехала от тети Регины?» — Маруся заплакала. Калеганов сурово молчал. Позже выяснилось, что на ночь соседка отводила Марусю в их с Анной квартиру. К ней приходил любовник, а какой любовник в однокомнатной квартире с шестилетним ребенком? Конечно, Маруся боялась и полночи рыдала от страха. Об этом узнал Калеганов и в тот же день Марусю забрал.

Анна заплакала. Бедный ребенок! Маруся — трусиха, и в ее комнате Анна всегда оставляла включенный ночник. Какая же сволочь эта Регина! Анну трясло от злости и бессилия.

Весной, после трех операций, Анну направили в реабилитационный центр за город. А впереди было лето, и Марусю девать было некуда. В сентябре маячила школа, а значит, предстояло туда записаться, купить форму и все остальное и еще решить сто других вопросов.

Калеганов с Марусей приехали к ней в санаторий. Анна смотрела на веселую, счастливую, щебечущую Марусю, и сердце ее разрывалось от жалости, удивления, радости и благодарности Калеганову. Маруся хватала его за руку, называла Димой, заботливо поправляла ему то ворот рубашки, то галстук.

Обычно с чужими девочка так себя не вела. Анне было странно слышать Маруськино щебетание, видеть радость в ее глазах. Она хватала журнал, лежавший на тумбочке, и громко, оглядываясь на Калеганова, демонстрировала свои успехи.

— Да, пока по складам, — смущенно оправдывался Калеганов. — Но мы наверстаем! Кстати, к математике у нее точно способности. Марусь! Сколько будет три плюс пять? А четыре плюс шесть?

Маруся радостно отвечала.

Анна смотрела на Калеганова и ничего не понимала. Эти двое, маленькая девочка и взрослый мужчина, кажется, и вправду по-настоящему подружились. С какой нежностью они смотрят друг на друга, как Маруська держит его за руку! «Дима, Дима, когда мы поедем домой?» Заглядывает в глаза и дергает за руку. И кажется, хочет поскорее уехать от матери и остаться наедине с обожаемым Димой. Сердце кольнула ревность. Ладно бы у нее с Калегановым были серьезные, перспективные отношения, планы на будущее, общая жизнь. Но у них ничего этого не было, а главное, не будет. Как из этого выбираться? Что делать потом? Как объяснить Марусе, что Калеганов исчезнет их жизни? Что придумать?

А пока он придумал отличный план на лето.

Он так и сказал: «Не беспокойся, я все разрулил». Маруся едет на дачу с няней. Позже туда, в Кратово, приедет и Анна.

— Не возражаешь? — спросил он.

Анна молчала.

А еще Калеганов сообщил, что записал Марусю в школу. В какую, ошарашенная Анна не уточнила. Кстати, няня, которую он нашел, — учительница начальных классов, она за лето подготовит Марусю как надо.

Анна по-прежнему молчала.

— Ну и вообще все будет нормально, — улыбнулся Калеганов. — Беспокоиться нечего.

Нечего. Ну да. Он все решил. Все решил за нее. Наверное, надо растрогаться, умилиться, пустить слезу, пасть ему в ноги? Анну хватило на сухое «спасибо».

Калеганов ушел, а она, как замороженная, смотрела в потолок и не понимала, что происходит.

После реабилитационного центра ей стало лучше. Несколько шагов с ходунками — огромный прогресс. Но осенью предстояла еще одна операция, а значит, больница, а после нее новая реабилитация. И труд, труд, труд. Борьба за жизнь — так твердили врачи.

В июле Калеганов перевез ее на дачу в Кратово.

В машине молчали. Хмурая Анна смотрела в окно.

— Послушай! — сказала она наконец. — Мне кажется, пришло время поговорить. Не возражаешь?

Он молчал, и Анна продолжила:

— Дурацкая ситуация, ты не находишь? Ты мне помогаешь. Даже не так — ты решаешь все мои проблемы. А главное — занимаешься Марусей. Я должна тебе кучу денег, и я не знаю, как с тобой рассчитаться. И вообще, Дима! — Анна сглотнула слезы, и ее решительность куда-то исчезла. — Я просто не знаю, как мне тебя благодарить! Не знаю, понимаешь? Все это безумно благородно с твоей стороны, я понимаю, но как-то… неправильно. Странно и неправильно. И я понимаю, что мне, нам, нам с Марусей, надо, — Анна запнулась, — освободить тебя, что ли… Уйти из твоей жизни. Потому что ты сделал и так слишком много. И потому что ты не обязан!

Он по-прежнему молчал, словно ничего не происходило, и она перешла почти на крик:

— Калеганов! Ты меня слышишь? Ну что ты молчишь? Ты меня понимаешь?

— Я за рулем, Ань, — спокойно ответил он. — И я тебя понимаю. Уйдете. Не сомневайся. Наверное, я тебя утомил. Забота бывает утомительна. Уйдете, когда ты встанешь на ноги. Врачи говорят, еще пару месяцев. Пару месяцев после операции — и ты будешь в порядке. А пока, — он усмехнулся, — пока ты не очень, это мой долг. Помогать тебе и Марусе.

— Да пошел ты, — ответила Анна и отвернулась к окну.

— Спасибо и на этом! — усмехнулся он. — Если честно, другого не ожидал. Ань, у тебя паршивый характер, и мне тебя жаль. Ну вот, мы приехали.

Дача была старой, уютной и немного бестолковой — словом, такой, какой и должна быть старая подмосковная дача. Анна бывала в таких много раз.

Крыльцо с резными перилами, окна с деревянными перехлестами, небольшие и уютные комнаты. Старая, но отреставрированная мебель, абажуры, коврики, глубокий диван, на который сразу же захотелось плюхнуться, и знакомый голубой польский кухонный буфет, точно такой же стоял на кухне у Аниной бабушки.

Но удобства были: и ванная комната с душем и туалетом, и газовое отопление. А еще новый большой холодильник, новая плита и новая кухонная техника.

Анна выглянула в окно — ого! Под окном цвел и ошеломительно пах огромный куст белого шиповника. Чуть поодаль росла сирень. Вернее, заросли сирени — белой, нежно-сиреневой, темно-лиловой. А позади дома стоял лес — настоящий, густой, малахитовый хвойный лес.

Участок заросший, лохматый, но не заброшенный — было видно, что за ним следят.

Заболела нога, и Анна, скривившись от боли, села в кресло.

Калеганов деловито таскал