В перспективе - Элизабет Джейн Говард

Вы наверняка сумеете, если постараетесь.

И Томпсон пожал ему руку и отозвался:

– Удачной поездки.

Флеминг повернулся к ней, положил руку ей на плечо. Она, по глупости решив, что он хочет поцеловать ее, подставила лицо. Но он лишь сказал: «Развлекайся», убрал руку и вошел в дверь.

Он удалился. Сгорающая от стыда, она повернулась к Томпсону: тот не сводил глаз с самолета, который только что сел на полосу справа от них. Она поняла, что он видел, как она ждала поцелуя, и едкие слезы унижения обожгли ей глаза.

С ней расстались вот так, и это было невыносимо, да еще на виду у постороннего человека. Она притворилась, что смотрит на самолет, услышала, как Томпсон молча отошел к машине, но самолет на самом деле не видела, худший из нелепых и постыдных поступков мешал этому, и сама эта помеха выставляла его напоказ всем вокруг, даже этому щуплому человечку по фамилии Томпсон.

Она медленно направилась к машине, стараясь собраться с мыслями.

Прислонившись к машине, он что-то растирал по земле ногой. Эспадрильи на нем выцвели, из темно-синих стали полосатыми, сиренево-розовыми.

– Хотите уехать?

– По-моему, задерживаться здесь нет смысла, – ответила она и услышала, как сдавленно прозвучал голос от стараний не дрожать. (Черт, винт затянулся еще на один оборот.)

– Сядете за руль или поведу я?

– Думаю, лучше я сама.

Он окинул ее дружеским и вдумчивым взглядом, открыл перед ней дверцу.

Когда они сели в машину, он спросил:

– Не возражаете, если я закурю?

Она покачала головой.

Он извлек все ту же помятую пачку.

– В этой машине спички не найдется?

– Посмотрите в переднем кармане.

Он потянул за ручку, и та отвалилась.

– Прошу прощения за это. Знаете, она ведь едва держалась.

Он поднял ручку с пола машины и критически осмотрел ее.

– Топорная работа. Я бы справился лучше.

– Но, чтобы открыть карман, она еще сгодится, если обращаться осторожно.

– Угу, знаю. Но не возьму в толк, как им не совестно делать свою работу настолько скверно.

– Это не важно, – ответила она. – Вы закуривайте. А я как-нибудь соберусь и починю.

Он посмотрел на ее руки, вяло лежащие на руле. Завести машину она даже не пыталась.

– Найдем какое-нибудь местечко и выпьем?

Ее рука вдруг метнулась к ручке, которую он медленно вставлял обратно в гнездо. Она вдавила ручку, повернула, карман открылся, а ручка снова выпала.

– Вот, – сказала она. Но спичек внутри не было. Карман оказался пуст. Он заглянул туда и перевел взгляд на нее.

– Тяжко вам, да? – спросил он.

Она не шевельнулась и не ответила. Он дотронулся до ее руки и сказал:

– Давайте я поведу. Вам уже достаточно.

Едва он коснулся ее, слезы хлынули из глаз – она расклеилась перед ним, не сказав ни слова.

Она запрокинула голову, словно надеясь остановить льющиеся слезы, и в тот же момент ее пальцы вдруг сжались на руле. Он выждал минуту, затем осторожно распрямил ее пальцы и взял их в ладони. И не сказал ни слова. Он просто гладил ее руки, будто она была нервным животным, которое перепугалось, – отнесся к ней не как к сложной натуре, утонченной женщине, которую он не знал и для которой слезы были немыслимым конфузом, а просто как утешал бы любое обезумевшее существо, проявлял естественную, физическую доброту, бывшую для него инстинктом.

Постепенно, когда первое потрясение, вызванное слезами, иссякло, а оставшиеся потекли медленнее, она все так же молча и отвернувшись покачала головой, словно наконец освобождаясь. Он сложил ее ладони одна на другую, и этот жест принес ей утешение.

– Сожалею об этом.

– Я тоже.

Он вышел из машины, чтобы она перебралась на его место. Устроившись за рулем, он потянулся, поднял с пола ручку и сунул ее к себе в карман.

– Потом починю, – сказал он и завел двигатель. – Свечи надо чистить, – немного погодя добавил он, – еще одно дельце для меня.

– Вам нравится чистить свечи и так далее? – спросила она.

– Мне нравится, когда двигатель работает как по маслу. Но он так не может, если его не обслуживать. Мне нравится делать это самому, потому что тогда я знаю, что все сделано как полагается. Поищем местечко, где можно выпить? Тогда вы сможете вздремнуть.

– Как вы узнали, что я хочу спать?

– Если вы выпьете и немного поспите, вам захочется перекусить, – серьезно ответил он.

Она чуть не рассмеялась.

– А это было бы настолько хорошо?

– Что было бы настолько хорошо?

– Выпить и подремать, чтобы мне захотелось поесть.

– Конечно. Поверьте моему слову. Видите ли, я никакой не интеллектуал – не какая-нибудь там чувствительная натура, так что, само собой, все время думаю о еде, выпивке и сне.

– Вам нравится, когда люди работают исправно, как двигатели.

– Точно.

Машину он вел хорошо. Пожалуй, ей следовало продолжить разговор.

– Вас утомляет необходимость помнить, что ехать надо по правой стороне?

– Нисколько. С дорогами это легко. В Англии и Скандинавии едешь слева, во всех остальных странах – справа. Вот с реками дело обстоит гораздо хуже: там здоровенные танкеры надвигаются прямо на тебя ради шутки, если им кажется, что ты не знаешь правил, – прут прямым курсом, и если ты на маленьком суденышке, рискуешь искупаться.

– Суда – ваша профессия?

– Нет. У меня нет своего. Я просто делаю работу, какая подвернется. Мы могли бы выпить вот здесь. С виду вроде бы ничего – как думаете?

Это было небольшое кафе с террасой, обнесенной широкой трельяжной сеткой и увитой растениями.

Они пили чинзано и коньяк. Скатерти были клетчатыми, травянисто-зелеными, на одном столе сжалась в комок худая, дикая с виду кошка. «Il a peur – toujours peur», – сказала девушка, которая их обслуживала, когда они спросили про явный и ничем не объяснимый испуг в глазах животного. «C’est affreux»[13], – равнодушно добавила она, когда попыталась погладить кошку, а та отпрянула, чуть не зарычав от испуга и неприязни.

Томпсон щелкнул ей пальцами, всего раз, небрежно, но не сводя с нее глаз, и кошка повернулась к нему. Потом спрыгнула со своего стола, медленно подошла к его ногам и внимательно посмотрела снизу вверх немигающими стеклянно-желтыми глазами. И наконец аккуратным и точным движением прыгнула к Томпсону на колени, уселась, подобрала лапки и уткнулась головой ему в рубашку.

Она смотрела, как Томпсон гладит кошку по костлявой спине, а кошка, явно успокаиваясь и наслаждаясь, топорщит скудный мех, пытаясь придать ему пышность.

– Не похоже, чтобы в ней было много жизни, да? – спросил он.

– Это кошка-интеллектуалка? – спросила она.

Он недоуменно вскинул глаза.

– О чем вы?

– Никогда еще