Роман с Луной - Марина Львовна Москвина

Москве плохо с жилплощадью. Я слышала, те, кто разводятся, будут все равно жить с этими же людьми, а если дважды расходятся, то даже в одной комнате… Жаль, что тебя нет с нами! – сказала Тильда в трубку. – А то мне, как узнику бывшему, дали задешево много кагора. Вот мы сидим с Маргаритой и попиваем кагорчик. В общем, я тебя целую, – произнесла она величественно, – и давай, не распиздяйствуй!..

– Когда мне было пять лет, а сейчас – восемьдесят три, – сказала Рита, – мои родители развелись. И некоторое время жили в одной квартире в Большом Гнездниковском переулке. Я это запомнила на всю жизнь. При первой же возможности они разъехались в разные города. Папу назначили первым секретарем ЦК партии в Новочеркасске, и он взял меня к себе на лето. У него была новая жена – донская казачка Матильда, она здорово делала домашнюю лапшу. А я из вредности говорила: «У вас очень вкусная лашпа» – и раскачивалась на стуле. Они меня поправляют: «ЛаПша надо говорить!» – «Ну, я и говорю: лаШпа!» Папа мне хотел дать подзатыльник, а Матильда: «Не трогай ее, она ревнует». И я упала со стулом. На обратном пути я заболела брюшным тифом, заразилась от тухлого помидора, которым, сам того не зная, накормил меня папа. Мы ехали с казацкого юга, и я все время повторяла: «Та шо ты! Та шо ты!»

– А у меня от моего папы осталась только рука на фотокарточке, – сказала Тильда.

Она открыла ящик письменного стола, взяла оттуда конверт и показала старинную фотографию.

– Это я – в валеночках, матросочке, папа стоит рядом и обнял меня, а кто-то его отрезал. Осталась только рука на моем плече. Он был горным инженером.

Тут гром прогремел, и полил дождь. В окне зашумели высокие старые тополя, которые немало повидали в этом московском дворе и хорошенько запомнили всех, кто ушел когда-то из дома номер семнадцать по Златоустинскому переулку и не вернулся – по самым различным обстоятельствам.

А чуть подальше церковка – такая беленькая, аккуратная, какие они все почти на улице Забелина и в Старосадском переулке, на Маросейке и в Кривоколенном, что ведут к Красной площади, – с черными луковками куполов.

Вдруг звонок в дверь.

– Странно, – сказала Тильда. – Кто-о там?

Ей ответили – неразборчиво. Она открыла. И входит старик.

Он вымок, дождь стекал у него по подбородку и капал на ковровую дорожку. А старомодный коричневый костюм с жилетом совсем почернели от воды. Ботинки обветшалые, все в глине, где-то он шастал по такой непогоде, спина – в известке. Видно, что человек давным-давно опорожнил свой рог изобилия. Хотя он неплохо выглядел. Трость с набалдашником. А усы у него – глаз невозможно оторвать от усов!

– Папа!.. – Тильда так и ахнула.

– Да, моя радость, – ответил он, – это я.

– А где же твоя роскошная шевелюра?..

– Только не надо вот этих разговоров, – с улыбкой отозвался старик, – а то знаете, – он обратился к Рите, – некоторые девяносто лет не видятся, а потом начинают спрашивать: где у тебя то, где это?.. Ну-ка погляди, вот я тебе подарочек принес. – Он сунул руку в карман и вытащил металлическую коробочку – разрисованную, с голубыми узорами. – Помнишь, я обещал?

– Музыкальная шкатулка? – промолвила Тильда Осиповна. – Боже мой! Как я мечтала о такой, когда мне было семь лет!

– Вот видишь! – сказал старичок, очень довольный. – Папа шкатулку принес заводную. Открой, открой!

Тильда открыла крышечку, зазвучал вальс, и заводная балеринка в шелковой юбочке закрутилась, затанцевала на одной ноге. Тра-ля-ля-ля-пам-пам! Тра-ля-ля-ля-пам-пам!

– А я, ты знаешь, – он ей стал рассказывать, снимая пиджак, – хотел войти в подъезд, а там закрыто. Долго стоял под козырьком у нашего парадного. И какие-то милые люди мне открыли. «Вам на пятый? – спросили они. – Вот лифт, у нас есть лифт». А ведь у нас тогда не было лифта. Я говорю им: «Да ничего, я пешком поднимусь…»

– Ты лучше расскажи, – Тильда прямо не знала, куда его усадить и чем угостить, – скорее мне расскажи, где ты пропадал все эти годы?

– Нет, это ты расскажи, – он отвечал, не притрагиваясь к еде, – как ты жила без меня? Я так виноват перед тобой, Тильда!..

Рита посидела еще немного, потом поднялась и незаметно ушла, тихонько прикрыв дверь, чтобы не мешать их счастью. И долго слышался ей вальс из шкатулки, и крутилась перед глазами заводная балерина…

Буду славить Тебя, Господи, всем сердцем моим, возвещать чудеса Твои – нашей Рите, как ветерану, правительство Москвы преподнесло в дар автомобиль. Ее подруга Таня Помидорова, пять лет войны отмотавшая в десантных войсках, доплатила и получила «пятерку» «жигули». А Маргарите просто выдали «оку», и все, предупредив, чтоб она не вздумала ею спекульнуть.

– Это государственный автомобиль, – строго сказали Рите. – Через семь лет вы его обязаны вернуть государству. А если к тому времени вам захочется и дальше ездить туда-сюда, мы дадим новую. Каждые семь лет будем менять, и так – пока ветеран является заядлым автолюбителем.

Впрочем, один старикашка признался Рите, что не собирается ездить на этой машине, да его и некому возить. Но он ее все равно примет в дар, поскольку ветеранам, которые получат машину, пообещали прибавку к пенсии – на бензин.

– Поставлю ее у себя во дворе, – говорил он, грезя о золотом времени, – буду выходить и сидеть в ней, пить чай, газету читать, кого-нибудь в гости приглашу, как будто бы это моя фазенда.

Машинка так себе, маленькая, бледно-изумрудная, сделанная из недорогих отечественных материалов среднего качества, механическая коробка передач, мотор 0,8, но довольно шустрая.

– Когда на ней едешь, – говорит мальчик – он специально пошел на курсы и получил водительские права, – такое впечатление, будто катишься на мопеде, прикрывшись газетой, а вокруг мчатся страшные грузовики.

Кеша сразу потребовал привинтить на крышу багажник. Поэтому как только позвонили из «Макса и Морица» и сказали: Луна готова, можете забирать, мальчик с Кешей под звон литавр въехали на автомобиле в этот неприглядный дворик заводской.

Им вынесли чудесный серп, молочного цвета стекло, взгромоздили на крышу «оки», и он поплыл по Москве, новорожденный, не ведающий о своем космическом предназначении. Никто, никто еще во всем подлунном мире не понимал Кешиной задумки. Кеша с мальчиком вносят к нам в подъезд месяц, а соседи спрашивают:

– Что, новую мебель купили? Кресло-качалку?..

Кеша разместил лунный серп около Большого Стакана. Все засветилось, зазолотилось,