Черный снег - Пол Линч

Дождь налетел с остервенелым креном, какой способен рассечь человека нараспашку. Ветер кружил и налетал всласть, хватал наклонный дождь и мчал с ним на клинковых накатах, изматывавших и секших деревья. Он смотрел на дождь, неотступный двое суток, чесал отраставшую бороду, наблюдал, пока глаза его не наполнились им, каждая жидкая бусина неповторима и обречена на окончанье своего пути. Билли уходил пешком в школу и промокал насквозь, едва ступив из дому. Барнабас покидал дом, укрыв голову пальто, лишь чтобы добыть воды или выгрести навоз из конюшни. Чертов дом и мысли его, запертые в доме, принимали удушливые очертанья каждой его комнаты, стены давили, никакого пространства для мысли. Он бродил по дому, брал в руки то и сё, ставил на место, садился в кресло у печки и вновь вставал, брался за отвертку, перевертывал кресло, принимался подтягивать сиденье. Она чувствовала, как свернута в нем энергия петлями, как ищет выхода.

После обеда на второй день встал он и подался к задней двери, день тот начался утром, опрокинутый вечерней бледностью, дождь нескончаем. Барнабас натянул сапоги поверх шерстяных носков и закатал серый габардин, заплел языки ремня вокруг талии и нацепил шляпу, словно пытался упрятать мысли свои под крышку. Эскра у него за спиной, сплошь вздохи.

Ты ж не пойдешь вот в это, правда?

Я забрал в голову начать, ей-ей.

Оно скоро все выльется.

Он вышел вот в это, дождь шлепал его по пальто, словно они старые приятели, рожденные в одном и том же бою, тираны поневоле. Кидаемый кулачищами ветра, налетел жгучий ледяной дождь, нагнанный с севера Атлантики. Укрываясь от него полями, надвинул Барнабас шляпу и увидел, что двор затоплен, плитняк залит, а сбоку дома в канаве кусок разверзшегося неба. Склонился к стоку канавы, сунул руку в воду, и выловил сколько-то травы и веток, и увидел, что разницы для стока никакой. Поднял взгляд и задумался о Циклопе, пес где-то спрятался, словно соображения имел больше, чем человек, чтоб вот в это не вылезать.

Старые холмы стояли темные и пустынные, а над ними скользили облачные тени, и казалось ему, будто нечто громадное и внутренне свойственное самой природе на крыльях неслось в вышине, некое знамение великого подателя насилия, незримого. Одна лишь потребность покончить с хлевом, и в некотором смысле как можно скорее, и не хотелось ему терять тот разгон, что копился у него внутри. Глубже по дороге дождь на полях творил дымку. Барнабас глянул вверх и увидел, что испитый лик солнца расколот на щепы, протиснутые в бурлившие кроны. Мазок Макдейда на дальнем поле, безразличного к дождю: сосед крутил и волок что-то похожее на ягненка, и Барнабас подумал, что животное, может, утонуло. Наблюдал, как сосед идет, и казалось, будто Макдейд застыл под дождем очень неподвижно, однако Барнабас понемногу осознал, что сосед неторопливо идет к себе в дом, на миг задумался, не помочь ли, а затем зашагал дальше.

Грунтовка сомкнулась с другой, что уходила влево, и он двинулся по ней вверх пологим склоном. Эти пастбища принадлежали Франу Глакену, и скотину он после зимы уже выгнал. Этот слишком суров со своим зверьем, и земля покамест не могла быть к ней готова. Стояла скотина, сбившись под деревьями, мотала хвостами и толкалась в воздух перед собою дыханьем. Он вышел на дорожку к ферме Глакена, шляпа насквозь, дождь сочился холодом к нему в уши и по шее, рукава на запястьях холодны и промочены напрочь. Вытащил руки из карманов, и подышал на них, и погрел щеки. Увидел Пат Глакен в окне, обращенном к нему, дом Глакена – белая фермерская одноэтажка, и помахал ей, но она не разглядела его сквозь дождь. Затем увидел, как через двор идет сам Глакен, и вот тот его увидел, остановился, сощурил пучеглазки свои на Барнабаса, словно был тот привиденьем, смотрел, как Барнабас приближается к нему вверх по склону, бредет сквозь разлив дождя, как человек, продвигающийся сквозь события собственной жизни, и, какие бы следы ни оставались в нем, все их смывало с него в небыль.

Барнабас полупрокричал. Так, Фран.

Так, Барнабас.

Славный денек.

Ага.

Глакен одет был в комбинезон из чертовой кожи и бурую рубашку, рукава закатаны, веснушчатые ручищи, как у омара, наголо. Дождь скатывался с его плоти и темнил ему кепку, и помаргивал от него Глакен. Давай сюда, сказал он. Мартин да я тут рога пилим.

Во дворе от дождя грязища, мимо прошла толстая свинья в поножах грязи, Глакен пнул ее, та бегом-кувырком, словно к такому привычная. Заглотивший их сумрак сарая, и глазам нужно приспособиться к свету, что кротко вжимался в маленькое заднее окно, и тогда разглядел очерк Глакенова сына Мартина, проступивший из теней, юная копия отца, то же тело и лысая голова, пробирался вперед, направляя теленка в просвет у себя между ногами.

Так, Барни, сказал он. Как сам?

Так, Мартин.

Я гляжу, борода-то новая тебя от дождя укрыла.

Ага. А жена новая как?

Которая новая жена?

Барнабас кивнул на животное.

Мартин коротко хохотнул. Ну, не пререкается, сказал он.

Отец мотнул головой. Давай уже.

Барнабас наблюдал, порядок был ему хорошо знаком. Глакен склонился к теленку, сплошь чернь с молоком, Мартин же с цепью на шее у теленка. Розовый курнос дрожал, зажатый промеж бедер, словно животное могло уловить из воздуха предчувствие того, что грядет. Незнакомый запах этого человека, его огромные руки на телячьих боках. Глакен наклонился опасно, будто замышляя над животным насилие, хотя в мыслях его то, что он собрался проделать, было для животного благом. Он поднес к телячьей голове желтый чашечный обезроживатель – там, где мягкая шерсть уже была взрезана, чтоб явить бугорки первых рогов. Иди сюда, милочка, сказал он. Мартин держал теленка с лицом сосредоточенным, отец его навалился, прорезая инструментом выступ рога, и животное забилось, язык боли в переводе просто на движение, а затем теленок взвыл. Христе нахер, держи ее крепче. Мартин заорал на животное. Стой смирно, сучка ты борзая! Отец снова склонился, принимаясь за второй рог, теленок теперь уже дрожал, сын пытался удержать смирно. Да возьми ты ее нормально, нахер. Ты, так твою, чего! Хруст: он пустил в дело инструмент. Выпрямился, доделав, и оттолкнул от себя стенавшее животное.

Иисусе, терпеть не могу их обезроживать, сказал Мартин.

Нам никому оно не нравится, сказал Барнабас.

Глакен кивнул на него. Как