Сказки слепого мира - Вера Сорока
Сказки слепого мира читать книгу онлайн
Это другое. Другие сказки с другими хвостами. Нарядными, как утренник. Непривычными, как новая любовь. Странными, как разговоры с лесом.
Здесь бог потерял глаз, а из глаза зародился новый мир. Здесь все может начаться смертью, а закончиться жизнью. Здесь слова становятся такими вещественными, что их ставят вместо заграждений на улицах.
Здесь другие правила. Одна часть текстов прикрывается знакомыми сюжетами о Русалочке, Кощее бессмертном, Красной шапочке и Волшебнике изумрудного города, но обманывает и рассказывает иные истории. Другая – до такой степени реалистична, что сама не замечает, как превращается в быль.
Другие, странные, жалкие, добрые и несуразные герои этой книги живут в сказке, хотя давно в нее не верят. Но всех объединяет и спасает одно – надежда.
Следующая фотография в красивом холле театра музкомедии. Она хотела надеть Танькино платье в пол, в котором та была на Новом году, но пошла в джинсах и водолазке – так практичнее и меньше шансов подхватить ангину.
Кирилл вообще на эти кривлянья идти не хотел, но вырядился в «пинжак с галстучьем» и пошел проследить, чтобы ее никто не облапал в очереди за курткой.
Потом шашлыки у Серого на даче. Кирилл в одной руке держит целый веер мясисто-кровавого, другой – обнимает ее за талию. Фотография запятнилась из-за дыма, поэтому на всех лежат странные тени. На ней больше всего – на руках, на шее, на бедрах. Хотя там камере не видно, конечно.
Дальше она в шубе летом. Стоит босыми ногами на полу – жара ужасная. Зато процент скидки пропорционален столбику термометра. Отхватили. Кредит, правда, на нее, но это ерунда, конечно, – все ведь у них общее. Только шуба ее, смеется Кирилл.
Ей колко и потно в новой шубе, он каменно обнимает ее за плечи, за мертвое волосье, и фотографирует, выставив руку вперед.
– Улыбайся давай. Ну!
«Хочу к папе», – думает она, но в камеру улыбается, как будто счастливая. Потому что если морда кислая, то он злится. Расстраивается сильно. Он ведь все для нее, а она не ценит.
Следующая фотография в фотографии – он держит ее, а она держит черно-белое УЗИ. И сама черно-белая. Как будто вырезали из старого снимка и вклеили в истерично-цветной коридор больницы.
Снимок УЗИ хранится в той же раме. «Фотография наследника», – гордо говорит он. Потом вдруг оказывается девочка. Кирилл думает, ошибка, напивается, звонит в больницу. Потом бьет окна в регистратуре, и она идет за ним в отделение. Этого нет на фотографии, но он долго извиняется. На коленях, при всех, так что ей еще стыднее.
По дороге домой покупают фоторамку для наследника, но никакой фотографии так туда и не вставляют.
У Кирилла проблемы – откинулся какой-то зэк, Круглый или Толстый.
Кажется, все-таки Толстый. Поэтому нервы шалят, и руки девать некуда. И один разочек ногой, чтобы помнила, как лезть со слезливыми бабскими советами.
Когда Соня возвращается из больницы, ее все еще немного шатает. Она приносит продукты из магазина, потому что выходить Кириллу никак нельзя. Дверь не запирает. Убирает пивные бутылки в холодильник (Кирилл не любит из банок) и уходит в ванную. Набирает горячее до самого краешка и ставит музыку. Громко.
Соня лежит в ванной почти до рассвета. Вода холодная, темная, а губы уже не синие, а просто белые.
Толстый был совсем не толстый – ей показали фотографию ориентировки. Интеллигентный вполне. Мебель не крушил – сделал по-тихому.
Как и обещал ей.
Все стоит на своих местах – только чашка чуть съехала с блюдца. Соня поправляет машинально и закрывается на все замки. Немного раздумывает и пододвигает стул, чтобы, если вдруг вернется, упало и громко.
Потом смотрит сквозь дыры-глаза на дверь. Охраняет свою оболочку от мира.
Фотографии бьет яростно. Режется о стекло и впервые за пять лет чувствует. Страшно, хорошо, нарядно – забрызгивает стену кровью. Все рамы и все фотографии жжет на пустыре за гаражами. Горит весело. Мимо ходит кто-то, но Соня не боится уже. Как будто бы сбежала в лес и одичала там совершенно.
С трудом возвращается домой, смотрит на стену – она вся в дырах от вырванных с мясом гвоздей. Как будто из пулемета, как будто здесь каждый вечер расстреливали. И иногда по утрам, если выходной или просто плохое настроение.
На следующий день Соня открывает дверь и бу́хает об пол тяжелым – надпись красными буквами по серой полосе – «Шпатлевка».
Шпателя нет, поэтому она пальцами проходит по каждой дыре. Под ногтями остается белое.
И на следующий день все сначала – те же дыры в стене, которые никак не хотят зарастать, шпатлевка, белое под ногтями. И так три года.
Конечно, пыталась продать и переехать, но никто не брал – плохая планировка, плохой ремонт, плохая слава. Познакомились просто.
Потом вся эта грязь, лед и снова грязь.
Он протирает в стене дыру, достаточно большую для окна. Покупает раму. Берет гвозди.
– Будем счастливые смотреть на закат, а тут повесим фотографии, – начинает он, но закончить не успевает – Соня подходит сзади и с размаху всаживает шпатель ему между ребрами.
Он удивляется немного, но не сопротивляется. Как будто всю жизнь был готов.
Соня не до конца понимает, что чувствует. Главное, не счастье, не это ваше безграничное блядское счастье, которое так важно запечатлеть.
Не нужно.
Интервью
Расфокус. Илья Казимирович зыбок, как будто не до конца на этом свете. Ордена на пиджаке фабрики «Большевичка» сливаются в картинку из калейдоскопа.
– Денчик, по свету ок. Поправь фокус и погнали.
– Сегодня гостем программы «Какие люди» стал Стародубцев Илья Казимирович. Человек и пароход, как его прозвали сослуживцы, – преувеличенно бодро начинает Андрей. Его и самого подташнивает от этого специального телевизионного тона.
Андрей торопится – вечером на «Заре» у них встреча с Катей. И кольцо в кармане. Бархатистую коробочку еще не купил. Так и не решил, не слишком ли пошло.
– Илья Казимирович, скажите, как вы стали капитаном прогулочного катера?
– Я, значится, еще пацаном куней на лодочке катал. Платьица развеваются, коленки голые. Красота!
Андрей тактично кашляет. Переглядывается с Денчиком – обрезать.
– Очень они это любили. А кто эт самое не любит? Ну, значится, все кругом говорили, мол, у тебя, Илюша, призвание к морю. Так у кого во Владике не призвание? Мы тут все водоплавающие.
За окном сигналят. Длинно, потом два раза пронзительно коротко. Кто-то кричит.
– Лажаем по звуку, – говорит Денчик.
Андрей смотрит на часы. Он снимает пиджак, выворачивает и аккуратно складывает, чтобы не пропитался духом старческой квартиры. Катя очень чувствительная.
– Продолжайте, Илья Казимирович, мы потом все смонтируем как надо.
– Значится, поступил в мореходку. Потом по флотской линии пошел. Когда списали в сухопутные крысы, запил, значится. Ходил как малахольный, как будто с Шепеткова сбежал. Но потом приободрился маленько и нанялся людей перевозить. А что? Дело, может, и не самое почетное. Но и такое нужно.
– Дело, безусловно, очень хорошее. Илья Казимирович, а расскажите, пожалуйста, о том случае, когда вы спасли своего сослуживца, упавшего за борт.
– Да, значится, нечего особо рассказывать. Его граблей скинуло. Ну, по неопытности. Ударился об воду и выключился. Я, значится, прыгнул за ним, вытащил. Сам сильно нахлебался. Чуть под винт меня тогда не засосало. Но обошлось как-то. Как-то обошлось.
– Это же настоящий геройский поступок!
Илья Казимирович молчит. Камера не может поймать его взгляд, как будто он смотрит на что-то внутри себя. Потом говорит:
– В героизме никакой доблести. Одна удаль и глупость.
– Илья Казимирович, давайте подснимем вас на кухне еще, пока свет не ушел. Может, расскажете о деликатесах, которые вы готовили на флоте?
– За деликатесами, значится, нам не на кухню. Лучше поехали в мою любимую чифаньку.
– Не успеем, Илья Казимирович, у нас ведь продолжение репортажа во время морской прогулки.
– Успеем. Все успеем.
Доезжают быстро. Как будто в перемотке. Свет контровой, не для работы. Садятся. Стулья пластиковые, и муха жужжит на ленте.
Илья Казимирович смачно ест лапшу – вытягивает губы и причмокивает.
Денчик откусывает завертон и говорит шепотом:
– Снимать такое нельзя. По звуку точно будет брак. Да и свет как в жопе.
Андрей смотрит на часы и вдруг задает вопрос не из подготовленного списка:
– Илья Казимирович, а вы любили когда-нибудь?
– Эх, лапша хороша! Сесе! – кричит Илья Казимирович китаяночке-подавальщице.
Она кивает и коротко кланяется.
– Успеем. – Делает вид, что не расслышал вопроса. – На мой рейс еще никто не опаздывал. Все в срок.
У причала на стекле билетной будки тетрадный лист в клетку: «Отпуск билетов в порядке живой очереди при посадке на водное судно типа “Катер прогулочный”». Андрей кривится. У него зуд от всего канцелярского, как от старого отцовского свитера. Отец был чиновник.
Илья Казимирович надевает парадную фуражку и встает
