Современный индийский рассказ - Читра Мудгал

– Да ладно. Все будет в порядке, – пытаясь ее обнадежить, на самом деле он хотел убедить самого себя. – Подождем еще несколько дней.

– Думай, что нам делать, здесь медлить нельзя.

– Вернусь из колледжа, поговорим, – сказав это, он ринулся вниз по лестнице.

Его догадка оказалось верной. Звуки доносились из ванной. Он быстро устремился туда. Стоны становились все слышнее. Совсем ей худо, а весь дом будто вымер! Наверняка все домашние посапывают себе потихоньку в прохладных укромных уголках. Даже если и слышат какие-то стоны, что им до этого! Никому в этом доме ни до кого нет дела. Мать с невестками и так-то не ладит. День и ночь все с бабушкой возится. С тех пор, как та прикована к постели, она и сняла с себя все прочие обязанности.

Около душа он хотел окликнуть Ани, как вдруг застыл, увидев мать, сидящую на полу. Пола ее дхоти неопрятными складками расплылась в воде, скопившейся на голом полу. Всегда скрывающиеся под концом сари волосы с проседью теперь были растрепаны и раскачивались вверх-вниз. Словно в каком-то трансе она с хрипом пыталась и пыталась сплюнуть что-то изо рта.

Его словно током ударило. Мысли его тотчас сменили направление и тревожно забились в голове. Может быть, мама перегрелась на солнце или что-то не то съела! Да и холера в эти дни разбушевалась в их районе.

Ему вспомнилось, как выглядела мать два с половиной года тому назад. Когда Шанно сформировалась в некое существо, живот матери раздуло. Казалось, что мать не ходит, а переваливается с ноги на ногу. Тяжелая походка только подчеркивала ее всегдашнюю неуклюжесть. Взглядывая на нее, он досадливо морщился от стыда. Когда она попадалась ему навстречу, он всеми силами старался ускользнуть. А если она задерживала его и начинала что-то говорить, он, испытывая странную неловкость, отделывался невнятным мычанием. Взгляд его задерживался то на веревке с раскачивающейся на ветру одеждой, то на облупленных круглых балясинах веранды.

В тот день впервые в открытую проявилась напряженность в отношениях между ним и матерью из-за сложившейся ситуации. Тогда он в первый раз выразил матери свой протест тем, что, получив зарплату, передал ей свой взнос на домашние нужды через Ани.

Мать в запале, схватив купюры, швырнула их в лицо Ани. Взволнованная Ани попыталась прояснить ситуацию:

– Он сам мне их дал, а я вам принесла. Я между вами не встану. Вон он, сидит наверху. Сами и поговорите. Если вам деньги не нужны, то ему их и верните.

Но мать и слушать ее не стала. Раскричалась, весь дом переполошила:

– Теперь-то о чем толковать? Теперь только туфлей поколотить осталось! Да и то, как в себя приду…

Пораженная таким обращением свекрови, Ани, дрожа от гнева, убежала в комнату, бросилась на кровать и навзрыд расплакалась. Он сам слышал всю эту сцену. Свекровь набросилась на Ани без причины. Подошел, чтобы ее утешить, но та, вспыхнув, оттолкнула его руку: «Тронешь – спрыгну с балкона. Какое мне дело до отношений между матерью и сыном. У самого нет смелости с ней поговорить? А зачем меня заставляешь позориться? Станешь впредь меня вмешивать, тебе же хуже!»

Когда он поднялся к себе в комнату, то увидел, что Ани спит, прикрыв локтем глаза, прижав к себе Шанно правой рукой. Спящая Шанно прильнула к ней как маленькая обезьянка, края рубашки и колечки спутанных вьющихся волос трепетали на теплом ветру настольного вентилятора. Все ее существо, прижавшееся к бедру чуть ниже темно-коричневого живота, дышало невинностью.

Старшая невестка Джамунапарин порой подшучивает: «Что хочешь говори, любезный, но этот ребенок если в кого и пошел, так только в тебя. Даже глаза карие!»

Пару раз ему даже хотелось, приподняв веки спящей Шанно, взглянуть на цвет ее глаз. Действительно ли они карие, как у него? Но затем верх одерживало радостное желание приподнять ее головку, потрепать ее тонкие завязанные лентой волосики, похлопать ее по щечкам, пощекотать под мышками, назвав «чирро-мирро», от души расцеловать мочки ее розовых ушек. Потом, непонятно почему, Шанно как-то вдруг становилась для него пустым местом, всю нежность к ней внезапно поглощал раздутый как булка живот матери. И его руки застывали, едва потянувшись к Шанно. Какое-то странное помрачение случалось с ним, и на него, растерянного, обрушивался издевательский хохот сотен демонических голосов, подобный скрежету срываемой кровли. Ему начинало казаться, что если он в порыве чувств протянет к Шанно руки, то на пальцах останется не молочный аромат ребенка, а липкий яд, который постепенно пропитает все его тело.

Из шестерых братьев и сестер, он был самым младшим. Теперь уже нет. Шанно лишила его этой прерогативы. Он все хорошо помнит. Наверное, ему было около восьми, когда у тетушки появилась Пушпа. Пушпа, в детстве – Дхунну! Стоя у входа в ее комнатку, он четыре-пять раз в день подолгу внимательно разглядывал эту «пухленькую куколку», и ему вдруг ужасно захотелось покормить ее, держа на руках. Все домашние строго-настрого запретили ему входить в комнату и прикасаться к ребенку. Но как-то раз в полдень, когда все отправились отдыхать и жизнь в доме замерла, тетушка тоже, положив малышку Дхунну рядом с собой, задремала, он быстро пробрался в комнатку и, как обезьяна, прижав к груди Дхунну, утащил ее на чердак. Дхунну не заплакала, и он долго целовал ее и терся щеками об ее маленькие мягкие как вата розовые ножки…

Когда старшая тетка их обнаружила, то выхватила Дхунну из его рук и безжалостно надавала ему звонких оплеух за глупость. Мать поторопилась его увести. Потом он долго лежал, свернувшись калачиком, и всхлипывал. Он так и не мог понять, что это за правило такое, что ему нельзя потрогать ребенка и поиграть с ним.

Он спросил у матери:

– А откуда тетушка принесла ребеночка?

– На базаре купила.

– Ты тоже мне купи одну такую Дхунну. Тогда я никогда и не трону тетушкину Дхунну! – сердито ответил он.

– Хорошо, только вот денег подкоплю, тогда и куплю. Дорого очень, – утешила его мать.

Но уже спустя немного времени он забыл о своей просьбе и отвлекся на другие забавы. А потом Дхунну стали выпускать на улицу и больше не запрещали прикасаться к ней.

Спустя годы, когда это его детское желание непременно заполучить «свою Дхунну» начало обретать реальное воплощение, то от одной даже мысли,