Люди без внутреннего сияния - Йенте Постюма

Пришла Сис, мой отец пошел поспать, а я повела собаку на улицу. Я была в кроссовках, и мы побежали через какательную полянку за домом в сторону леса. Там я, запыхавшись, остановилась. Посмотрела вокруг, нет ли кого-нибудь рядом, и заорала что было сил. Из горла выдавился только какой-то хрип. Пес чуть поодаль обнюхивал дерево. Почувствуй свои ноги, подумала я, опустись на колени и понюхай свою задницу. Я закричала еще раз, и теперь у меня получилось.

Дома у маминой постели сидели Фредди и Лея. Фредди десять лет назад пришел работать в папино учреждение психотерапевтом. У него были большие усы. Лея носила длинные широкие платья, как у хиппи, для чего, по мнению моей мамы, была уже слишком старой. Летом они часто приезжали к нам во Францию, в кемпинг натуристов на берегу реки. Они были евреями, и их дочка была чуть младше меня. В наше первое лето, когда мы карабкались по камням из реки на берег, я все время старалась пропускать ее вперед, чтобы заглянуть ей между ног. Мне хотелось посмотреть, как там все выглядит после обрезания.

Фредди и Лея принесли большой букет из осенних веток. Сейчас ветки стояли на подоконнике рядом с уже поникшими соседскими тюльпанами. Лея держала маму за руку, Фредди рассказывал что-то об их дочери. После предварительных экзаменов педсовет выдал заключение, что она вряд ли пройдет по баллам в гимназию. Они оба наклонились к моей матери, чтобы расслышать ее слова о том, что я запросто могла бы пойти в гимназию, но не захотела, потому что почти все мои подружки пошли в обычную школу, и это ужасно обидно, особенно после того, как мы узнали, что остальных девочек все равно определили в другой класс. Лея воскликнула, что это на самом деле ужасно обидно, а Фредди сказал, что их дочь, возможно, все-таки поступит в гимназию.

— Может, она сделает выбор, — сказал он.

Когда я в прошлый раз видела их дочь, ее вырвало мне на туфли — мы с ней тогда выпили вина на вечеринке у ее родителей.

После прощания с Фредди и Леей моя мама стала бледно-серой. Кроме носа, который, как розовый клюв, торчал на осунувшемся лице. Я спросила, не холодно ли ей.

— Помнишь, как раньше ты все время это у меня спрашивала? — сказала она. — Ты хотела, чтобы я ответила: «Да, очень холодно», чтобы ты могла прижаться ко мне и согреть.

— Хочешь, я тебя согрею?

— Да, — сказала она. — Принеси мне еще одно одеяло.

Мы с моим отцом только поставили елку, когда раздался дверной звонок.

— Вот и мы, — сказал какой-то старик, когда я открыла дверь. Он был в костюме. Рядом с ним стояла старушка в шляпке. — Как ты выросла, — сказал он. — В последний раз, когда я тебя видел, ты была вот такая. — И он показал рукой примерно метр от земли.

— Мы же видели ее на кремации Иды, — быстро сказала женщина. — Пять лет назад.

И тут я поняла, кто это. Мой отец вышел в коридор.

— Ого, — сказал он. — Что, случилось новое просветление?

Моя бабушка посмотрела на пол, а дедушка почесал в затылке.

— Мы пришли отдать ей последние почести, — сказал он. — Это позволительно. — Он вдруг заговорил очень витиевато.

Моя мать когда-то рассказывала, что свидетели Иеговы регулярно получают просветление Истины напрямую от Иеговы, после чего им не разрешается праздновать День королевы или общаться с неверующими. Через пару лет эти контакты могут разрешить, а потом снова запретить. Но в период скорби моральным долгом у свидетелей Иеговы считается поддерживать своих близких, в том числе и неверующих. Это неизменно.

Мой отец впустил их в дом.

— Подождите пока здесь, — сказал он. — Я спрошу, разрешит ли она.

Моя бабушка сняла шляпку и поправила белые волосы. В коридоре висело зеркало, но она смотрела строго перед собой. Мой дедушка спросил, как у меня дела в школе. Он все время улыбался и теребил галстук. Раньше он плел со мной корзинки, рассказывала мне мама. Я смотрела в пол, пока мой отец не вернулся. Он приоткрыл дверь в гостиную.

Моя бабушка испугалась, когда увидела маму. Она села на кровать и быстро смахнула слезы.

— Ах, деточка, — тихо сказал дедушка.

В последний раз они сидели в этой гостиной, когда пришли сказать, что больше не смогут с нами видеться. Моя мама помнила до деталей, как это было. Они поговорили о скверном дорожном покрытии между их городком и нашим, о росте количества турков в нашем регионе, а также высказали свое восхищение пепельницей, которую я слепила из глины. А потом выдали:

— Мы пришли не просто так.

Оказалось, у них был повод.

Моя мама шевельнула сухими губами вместо приветствия. Мой отец рассказал о последних изменениях в течении ее болезни.

— Вероятно, еще несколько дней, — пожал он плечами. — Потом ее сердце не выдержит.

— Да, — сказал мой дедушка. — Да-да.

Некоторое время все молчали.

— Это все еще возможно, — сказала потом моя бабушка. — Ты еще можешь попасть в рай.

Моя мама смотрела в окно.

— Я думаю, вам не стоит ждать никаких извинений, — сказал мой отец.

Как только моя мама издавала хоть какой-то звук, папа хватал брызгалку для растений. Она стояла на полу рядом с его креслом. Сис считала, что ему нужно нормально поспать хотя бы одну ночь. Я должна была посидеть с мамой.

Сегодня ее сознание было более ясным — может, визит родителей ее взбодрил.

— Когда злишься, организм вырабатывает адреналин, — сказал мой отец.

Большинство друзей уже попрощались с ней. Только мой дядя до сих пор не приезжал. Он занимался импортом раритетных автомобилей из Флориды и сегодня должен был вернуться из Майами.

Я лежала рядом с мамой в папином кресле, откинув спинку. Я смотрела на ее лицо в отблесках рождественской гирлянды.

— Ты боишься? — спросила я.

Она покачала головой.

— Сейчас нет, — сказала она.

Часа через два я проснулась оттого, что гавкнул пес, пробравшийся из коридора. Я плохо прикрыла дверь. Он понюхал мои ноги и улегся на ковре рядом. Мама тихонько застонала.

— Что такое? — спросила я.

Она сказала, что ей неудобно. Левой рукой я переложила подушки у нее под головой, поддерживая ее при этом правой.

— Оп-ля, — сказала я, плюхнув ее обратно в подушки.

Она спросила, как у меня дела в переходном классе, чем