Я и моя судьба - Лян Сяошэн

угол, и вокруг снова воцарился порядок. Поскольку мое спальное место находилось ближе к выходу, мне это доставляло чуть больше неудобств – на день мне приходилось свою постель скатывать, а на ночь расстилать снова, иначе по ней бы постоянно топтались. Перед тем как улечься спать, я шнуровала тент, чтобы к нам никто не проник – ни хулиган, ни змея.

Хотя поначалу Цяньцянь и встретила меня в штыки, после того как мы познакомились поближе, от ее неприязни не осталось и следа; не прошло и нескольких дней, а мы уже называли друг друга сестричками. По природе она была неплохой, кое-что в ней притягивало и меня, и Ли Цзюань, например, она хорошо пела и умела рассказывать всякие забавные истории. Что касается песен, в основном в ее репертуаре звучали слащавые хиты на любовные темы; ее шуточки относились к разряду колкостей и часто бывали неприличными, но не так чтобы уж слишком. Нам с Ли Цзюань нравились ее песни, которые после тяжелого дня действовали на нас расслабляюще. Ее сальными шуточками мы тоже не брезговали: бывает, посмеешься и заодно сбросишь груз забот.

Парни на стройке выполняли тяжелую работу, которая, как говорится, выжимала все силы и соки, так что плохим аппетитом они не страдали. Поскольку еда у нас была вкусной, то талончики в нашу столовую расходились и среди парней с других участков. Поэтому реально мы обслуживали куда больше, чем сто двадцать или сто тридцать человек, чаще всего речь шла о двух сотнях.

Отец и сын Лю на поток клиентов не жаловались, наоборот, считали это за честь. Ну а мы, будучи помощницами, разумеется, не могли выражать недовольство. На самом деле мы тоже радовались, что у нас обслуживалось куда больше парней, чем предусматривалось.

Мастер Лю то и дело нас подбадривал:

– Что бы вы ни делали, если хотите твердо стоять на ногах, подходите к делу добросовестно.

Думаю, этот совет был рожден его жизненным опытом. От него и от Ли Цзюань я усвоила много такого, о чем мне не рассказывала даже мама-директор. Конечно, если бы она была жива, я бы не очутилась в такой ситуации и не завязала бы отношений с такими людьми!

Поскольку главным блюдом у нас был рис, то для дальнейшего преуспевания дядюшка Лю требовал, чтобы мы готовили три закуски и один суп, а по воскресеньям добавляли еще одно блюдо. Поскольку рис и так уже готовился на пару, то предлагать в качестве выпечки просто обычные пампушки нам не пристало, поэтому в нашей столовой готовились паровые завитушки, паровые пирожки с соевой пастой, а также паровые пирожки со сладкой начинкой.

Дядюшка Лю при этом приговаривал:

– И это самый минимум. От столовских харчей ничего особого не ждут. Но если наше меню окажется слишком скудным, то хвалить нас будет не за что.

Наши руки, разве что за исключением ночи, практически постоянно мокли в воде – на их долю выпадало и мытье овощей, и промывка риса, и чистка всевозможной кухонной утвари, и мытье тарелок. Примерно у половины рабочих не было своей посуды, между тем, согласно правилам, всю общественную посуду следовало не только дважды промыть, но еще и продезинфицировать, к тому же за соблюдением гигиены строго следил строительный трест. Для приготовления одного только обеда требовалось промыть около восьмидесяти цзиней риса; сделать это вручную не представлялось возможным, поэтому тут в ход шла лопатка. Когда я делала это в первый раз, у меня уже через несколько минут перехватило дыхание и едва не отвалились руки.

Но больше всего нас добивали пирожки. Обычно каждый из парней съедал их штук по семь, редкий случай, когда кто-то ограничивался пятью. Таким образом, если подсчитать общее количество, нам требовалось налепить около тысячи пирожков. В полдень надлежало не только перемыть целую гору овощей, но еще и успеть все их порубить до окончания рабочей смены, потому как парни настолько уматывались на стройке, что после работы валились с ног от усталости и, даже не поужинав, ложились спать. Поэтому, чтобы не мешать им громкими звуками, нам следовало учитывать это.

Когда мы, вооружившись тесаками, вставали втроем у трехметрового стола, звуки от наших ударов разносились далеко окрест. Я и Ли Цзюань работали сразу двумя ножами; а вот миниатюрные ручки Цяньцянь могли управляться лишь с одним. Пять ножей сновали вверх-вниз. Для ускорения процесса мы, чтобы не расслабляться, держали рты на замке – и даже при таком раскладе на работу уходило часа два. Дядюшка Лю отвечал за начинку – только он мог сделать ее безупречной. После этого мы все впятером вставали до рассвета и принимались все вместе лепить пирожки. Когда я делала это в первый раз, даже не могла защепить начинку – натрудившись за день, я уже не чувствовала рук, к тому же меня без конца клонило в сон, и я то и дело клевала носом.

Лю Чжу и правда управлялся с тестом как самый настоящий мастер. Из муки, которую все покупали в одном и том же месте, у нас получалась самая вкусная выпечка. Во-первых, за это следовало благодарить дядюшку Лю, который всегда просеивал муку, но также воздать должное тому трюку, с помощью которого Лю Чжу разминал тесто. С одного края стола крепилось железное кольцо, в него вставлялся конец двухметрового шеста, который таким образом превращался в подвижный рычаг. Едва шест приземлялся на увесистый ком теста, как закинувший на шест ногу, Лю Чжу подпрыгивал на другой ноге и принимался как следует уминать тяжелый ком. Понятное дело, что из размятого таким способом теста изделия получались отменные. Никто из парней не любил воздушную выпечку, считая, что такой не утолишь голод. К тому времени, как Лю Чжу успевал размять несколько кусков теста, его спина становилась мокрой от пота, тогда он раздевался по пояс и продолжал трудиться дальше. Глядя на него в такие моменты, я не могла удержаться от смеха – казалось, что он показывает боевые трюки; он улыбался в ответ, словно говоря, что для него это плевое дело.

Как-то раз, нарубив несколько больших корзин овощей, мы на последнем издыхании забрались в кузов, чтобы немного передохнуть. Когда мы вытянулись друг рядом с другом, Цяньцянь мечтательно проговорила:

– Как было бы здорово оказаться сейчас в объятиях какого-нибудь красавчика.

– Похоже, не только у мужиков голова занята похотью, – откликнулась Ли Цзюань.

– Что за банальщина, – тут же парировала Цяньцянь, – лучше вспомни, каким иероглифом записывается первый слог в слове «похоть»? Он состоит из двух частей, из которых можно получить слово «женщина»