Белый кубок - Анна Захарова

Надя, как оказалось, и не ждала ответа, она его знала без слов. Аккуратные ладошки тренера взлетели над лошадиной мордой, девушка в несколько уверенных движений сняла уздечку с головы кобылы. Она осторожно освободила уши животного, потом стянула поводья, одновременно разговаривая с онемевшей девочкой:

– Помнишь, я тебе говорила, что в конкуре всадники выступают со своими партнерами – лошадьми. Мы так называем их. Не животное, не лошадь, а партнер, потому что всадник и его партнер – единое целое. Лошадь не ниже человека, она равна ему. Партнеры совпадают по характеру, по внутреннему духу, как два кусочка головоломки. Только вдвоем, общими усилиями они могут победить. Или даже проиграть. Иногда это и не очень важно, на двоих все можно – разделить и горе, и радость. Но предательство, обман… Это не про партнеров, оно разделяет пару и волшебство их общей силы может исчезнуть.

Марика молчала – не возражала, не просила прощения. Вина внутри, будто какая-то черная дыра, высосала из нее все силы, превратила в собственную тень.

Снаружи загремели имена победителей, Надя завела Мелодию в денник.

Марика наконец смогла выдавить из себя:

– Что теперь будет?

– Ничего, – тренер смотрела на девочку, будто пыталась услышать ее мысли. – Судьи заметили, что ты удерживала лошадь специально. Перед тем, как дисквалифицировать вашу пару, решили поговорить со мной. Я им объяснила, что ты… – она с трудом подобрала слово. – Ошиблась.

Надя вздохнула тяжело:

– Все останется, как раньше. Тебя и Мелодию не дисквалифицируют официально, вас просто исключат из списков участников.

Марика ничего не ответила. Она вдруг развернулась и как была, в парадной форме для выступлений, пошла к выходу. Она прошла мимо трибун и развевающихся флагов, мимо строя лошадей, среди которых на Красавчике восседала гордая своей победой Алена Громова.

Ничего этого она не видела. Вина густым туманом окутала ее. Перед глазами была лишь Мелодия, ее морда, омраченная тенью разочарования, влажные черные глаза с немой укоризной. Какую же боль она причинила беззащитному, доверчивому животному…

Глава 8

Марика все шла и шла куда-то, не разбирая дороги. Прохожие с удивлением смотрели вслед странной девочке в необычном наряде – изумрудный пиджак, высокие сапоги, белоснежные лосины – которая брела из переулка на широкий тротуар, замирала на перекрестках, стояла у дороги под длинные гудки рассерженных машин.

Она сама не понимала, куда и зачем идет. На несколько секунд из забытья ее выдернул звонок телефона. Стоило только нажать на зеленую трубку, как Кристина зашептала под журчание воды:

– Ну что, все получилось? Я тут с ума схожу, а ты молчишь! Мне мама не разрешила пойти на соревнования!

Марика прошелестела:

– Нет…

Шепот подруги стал горячим от волнения:

– Как нет? Почему? Ты не смогла занять второе место? Марька, ты что молчишь? Да говори, я тут в ванной спряталась, чтобы мама не слышала. Я не могу долго! Говори!

Марика бессильно опустила руку с телефоном, откуда все еще что-то говорила подруга.

Не было сил, чтобы рассказать, объяснить – все рухнуло. Их планы и надежда заработать денег на ремонт никогда не сбудутся. И не просто ничего не получилось, а еще теперь и Мелодия никогда больше не будет ей доверять. Своим обманом она разорвала навсегда невидимую, чуткую ниточку, которая связывала их души.

Да и Кристина теперь, наверное, не будет с ней дружить после такого провала. Зачем ей подруга-слабачка, которая ничего не может сделать для спасения Зеленого замка?

Она подвела всех… и не понятно, как вообще дальше жить с таким грузом.

То ли от весенней жары, то ли от невыносимой тяжести собственной вины ноги у Марики подкосились, и она тяжело осела прямо на землю рядом с тоненькими стволами деревьев.

Юные растения столпились на маленьком пятачке в полукруг и укрыли черными ветками с зелеными, крошечными ладошками девочку от чужих взглядов. Под этим воздушным шатром она затихла – здесь никто ее не найдет. Больше всего хотелось стать сейчас невидимой, раствориться в прозрачном воздухе.

Ведь стоит сейчас шелохнуться, встретить сейчас взгляд прохожего или заговорить с кем-нибудь, как сразу же этот человек поймет – она обманщица, предательница, которой нельзя верить.

Она испортила все! Подвела Кристину, обманула Надю и маму.

Но самое ужасное, что она предала своего самого верного друга. Раньше Марика любую беду, которую никому в мире не могла рассказать, доверяла Мелодии. Та внимательно слушала, понимала и сочувствовала. Без осуждения, без нотаций или криков разделяла горе своей партнерши. А после сегодняшнего выступления больше этого не будет. И виновата в этом она сама.

Она привалилась боком к какой-то решетке и горько разрыдалась, окунув лицо в ладони. Слезы лились и лились по лицу, через пальцы, падали тяжелыми каплями на землю.

Когда ее лицо разбухло от плача, а на щеках засохли соленые дорожки, слезы закончились.

Так бывает, когда после грозы из-за туч проглядывает солнце и становится вдруг светлее. Марика оттерла рукавом лицо и твердо решила: будет сидеть здесь, пока не придумает. как все исправить. Пускай хоть всю ночь проторчит на улице под каким-то забором. Тем лучше! На себе поймет, как плохо лошадям в тесном сарайчике на ферме. Может быть, тогда она наконец сможет сделать что-то для спасения Зеленого замка. И не просто очередную глупость, а придумает по-настоящему крутой план, как вернуть лошадям дом.

Марика даже глаза закрыла, чтобы ничто ее не отвлекало от размышлений. Думай!

Как вдруг знакомый голос заставил ее подскочить на месте.

– Привет!

Марике захотелось снова провалиться под землю, исчезнуть навсегда! Только не сегодня, не в этот жуткий день. В любой другой раз она была бы рада этой встрече. Да что там, она мечтала об этом. Чтобы они вот так внезапно встретились совсем случайно без чужих внимательных взглядов. Но не сейчас!

Через прутья забора со знакомого пятачка перед гостиницей на Марику смотрел Ваня Май. Он был одет в оранжевую жилетку, в руках держал метлу и был не меньше девочки смущен неожиданной встречей.

Правда, Марика этого не замечала. Она вообще, кажется, ничего уже не могла делать, кроме как молчать и не двигаться. Будто какими-то тугими веревками ее стянуло стеснение. Оно не давало ни пошевелиться, ни выдавить из себя ответный «привет», ни стремительно убежать подальше от этой