Человек с одинаковыми зубами - Филип Киндред Дик

С другой женой, – подумала она, – с активной, решительной, умной, Лео, возможно, смог бы воплотить в жизнь некоторые из тех сказочных идеалов, которые теперь мучают его. Например, он хотел, чтобы я баллотировалась в школьный совет… но разве я смогла бы?» А вот другая женщина могла бы. Лучшая женщина. Прежде всего Лео нужен был напарник, женщина, которая могла бы работать с ним бок о бок, как те женщины в Израиле. Может быть, если бы он женился на еврейке… и в этом она его подвела. Она не была еврейкой и даже не перешла в иудаизм. Она держалась за свою старую веру не потому, что уважала ее, а потому, что боялась изменений. Она не знала, что может повлечь за собой новая вера.

Она решила, что в первую очередь он нуждается в ней не дома, а на работе. Там, где идет битва. Как только в городе станет известно, что из-за Лео Домброзио потерял работу, люди будут думать о нем еще хуже. «И, – подумала она, – я знаю, что он все равно тревожится. Я точно знаю». Это еще одна опухоль, разъедающая его изнутри. Интересно, он уже знает о работе?

Ему потребовалось два месяца, чтобы узнать о потере прав… может быть, он не заметит, что Домброзио дома днем. В конце концов, мы не разговариваем с Домброзио. А Лео днем на работе, если только не забывает что-то дома и не возвращается.

«И что он почувствует, когда узнает?» – спросила она себя. Сможет ли он простить себя? А может, он сможет дать Домброзио работу? В агентстве по продаже недвижимости. Но там есть только одна работа – печатать документы, отвечать на звонки и выдавать ключи. Для этого Лео держал пожилую женщину, жену владельца ранчо, которая работала полдня.

«Рано или поздно Лео узнает, – сказала она себе. – Я ему не скажу, я же не рассказала про права. Но… может быть, я снова делаю что-то не то. Это проявление слабости».

Пройдя на кухню, она поставила кофейник на плиту и обнаружила, что на ней нет рубашки. Она сняла ее, начала искать другую, а затем забыла, что делает. Она снова погрузилась в свои размышления и заботы. Она немедленно вернулась в спальню, в полумрак, разгоняемый единственной желтой лампой. На этот раз она достала свитер из ящика и торопливо надела. Задержалась в ванной, чтобы привести в порядок прическу: свитер растрепал волосы.

Мне не помешает косметика, решила она, разглядывая себя. Какой сухой выглядела ее кожа. А под глазами она увидела морщинки.

Она напудрилась, а затем взяла карандаш для бровей; без краски ее брови были такими блеклыми, что их было почти не видно.

Стоя у зеркала, она услышала странный звук. Сначала она продолжила красить губы, а потом с ужасом узнала звук. Это кипел кофе. Она его испортила. Бросив помаду в раковину, она побежала на кухню и схватила кофейник. Запах горелого кофе заполнил кухню; она с отвращением вылила его.

На смену отвращению пришли усталость и все растущее, все поглощающее отчаяние. Сев за стол, она положила голову на руки и закрыла глаза. Отчаяние заполнило ее всю и стало пустотой.

«Предположим, – подумала она, – это случилось с моим мужем. Предположим, Лео заболел или что-нибудь сломал и не может работать. Я неудачница, даже хозяйка никчемная. Я даже не могу сварить кофе на собственной кухне, не испортив его. Как я смогу сделать то, что сделала Шерри Домброзио? Выйти в мир и подхватить ношу, которую уронил ее муж?

Какие мы с ней разные, – думала она. – Как только его лишили прав, Шерри сразу же села за руль и начала возить его на работу. Каждое утро, без пропусков. А теперь еще и работа. Настоящий партнер, товарищ для мужа, готовый делить заботы – и способный их делить. Вот в чем дело, – поняла она. – Возможность. Я, может, и хочу, но я не могу». Она впала в панику от одной мысли. Искать работу, ездить в Сан-Франциско каждое утро…

Эта женщина, подумала она, настолько превосходит меня, что это даже не смешно. Красивая, умная, внимательная – она так хорошо одевается. Посмотрите на ее одежду, а затем посмотрите на мою. Посмотрите на грязь на моей одежде… видите? Она подняла голову и осмотрела свитер, который только что надела. Сейчас он чистый, подумала она. Но через час… он весь будет в пятнах, как будто я младенец или беззубая старуха.

Но если бы меня воспитывали так же, как Шерри, подумала она. И если бы у меня были ее деньги, деньги ее семьи. Чтобы в меня вложили столько же, сколько в нее…

Она – продукт обеспеченного общества, сказала себе Джанет Рансибл. Эта женщина не создала себя сама, она не несет ответственности за то, кем она стала. Никто не несет. Человека создает среда.

Как я могу быть похожей на нее? У меня никогда не было ее возможностей. Они воспитывают женщин так же, как директоров крупных компаний. Тот класс, к которому она принадлежит… где все мужчины – лидеры этой страны и учатся в Лиге плюща. Все из одних и тех же колледжей. Из Гарварда, как Франклин Рузвельт. Они говорят на другом языке. У них есть свой особый выговор. Они обращаются только друг к другу. Они юристы друг для друга, врачи, деловые знакомые.

Нельзя туда попасть извне, можно только родиться. Вы либо родились в этом обществе, либо нет. Что я могу сделать? Могу ли я научиться так же говорить и одеваться? На то, чтобы стать Шерри, нужна целая жизнь. Дорогие школы-интернаты. Даже стоматологи. Им выпрямляют и лечат зубы в детстве.

По зубам можно определить прошлое человека. Вот взять хотя бы фермерских детей, которые растут в округе. Если у них кривые зубы, этого никто даже не замечает, не говоря уже о том, чтобы заплатить тысячи долларов за исправление прикуса. Они вообще не знают, что такое возможно. Поэтому, когда девочка или мальчик вырастают и покидают эту крысиную нору… когда он или она выходит в реальный мир…

«Как я», – подумала она. Без какой-либо надежды на успех. Без шансов стать кем-либо. Обреченные на жалкую жизнь во внешнем мире. Какой это злой несправедливый мир, подумала она. Взять только этих людей со всеми их привилегиями.

И тут пришло