Раннее, раннее утро - Павел Вежинов

конечно, боль станет резче, но зато, быть может, скорее утихнет.

— Ты купила телевизор, мама?

— Да, наконец, — сказала она и впервые улыбнулась. — Эта рюмка не маловата?

— Маловата, но что поделаешь, — ответил я. — Ты оставь бутылку на столе.

Она испытующе оглядела меня.

— А ты не начал пить?

— Нет, это мне не грозит…

— И не надо, — спокойно сказала она. — Ты пошел в наш род. А у нас никто не пьет, нашим это идет во вред…

— Коньяк болгарский? — спросил я.

— Нет, — ответила она. — Петр привез с ярмарки…

Петр — ее муж, но она очень редко поминает его при мне. Я налил себе вторую рюмку. На ее лице не отразилось ни протеста, ни сомнения. Она уселась напротив и сложила руки на груди.

— Прежде всего я хочу сказать, зачем я тебя позвала, — начала она. — Повод, во всяком случае, приятный для тебя…

Новость оказалась потрясающая. Десять лет тому назад они с моим отцом, каждый по отдельности, застраховались на десять тысяч левов. Согласно условиям полиса, я мог бы получить деньги лишь в случае смерти кого-либо из них. Сейчас, поскольку они пережили оговоренный срок, сумма, естественно, перечислялась на их имя. Но дело было не только в этом.

— Теперь эти деньги и мои и не мои, — сказала она. — Ведь я предназначала их тебе… Поэтому я положила их на сберкнижку на твое имя…

Она вынула из ящика стола тоненькую красную книжицу и протянула ее мне. Окончательно растерявшись, я раскрыл ее. Кроме моего имени, там значился вклад на тысячу левов новыми деньгами.

— Это значит, что я, когда захочу, могу брать деньги? Так?

— Именно так, глупенький, — сказала она и погладила меня по голове. — Только не растранжирь их одним махом… Тебе уже двадцать лет… Пора чувствовать себя самостоятельным… А какая может быть самостоятельность, если на самые пустяковые расходы приходится просить…

Я призадумался.

— Сказать ему про эти деньги? — смущенно спросил я.

— По-моему, надо, — спокойно ответила она.

— А почему, собственно, надо? — возразил я. — Почему он ничего не сказал мне о своей страховке?

— Ты хочешь спросить, почему и он не отдал тебе деньги? — усмехнулась она. — Это совсем другое дело — ведь он тебя содержит.

— Да, но мог хотя бы сказать, — упорствовал я.

— Будто ты его не знаешь, — сказала она. — Что он молчал, это неважно… Вот если б он дал тебе хоть часть денег…

Она умолкла и задумалась — как мне показалось, совсем о другом. Я воспользовался моментом и налил себе третью рюмку.

— Ты видишься с Лили? — вдруг спросила она.

Лили была ее падчерица.

— Да, иногда… Почему ты спрашиваешь?

Она явно колебалась, сказать мне или нет.

— С этой девочкой что-то неладное, — озабоченно сказала она. — С некоторых пор ходит сама не своя… И в университете дела пошли неважно…

Я тоже призадумался, но в голову мне ничего не приходило.

— Порасспрошу ее, — сказал я наконец. — Хорошо?

— Хорошо, — сказала она. — Но только поделикатней…

2

Они сидели за своим излюбленным столиком за голубой шторой, у витрины. Когда я подсел к ним, из всех троих на меня посмотрела только Бистра. На миг мне показалось, что ее взгляд, острый и проницательный, пронзил меня, как вращающаяся с бешеной скоростью бормашина. Я не раз поражался ее отнюдь не девичьей способности молниеносно высверливать тебя взглядом, а затем часами ковыряться во взятой пробе.

— Что с тобой? — спросила она с интересом.

— Ничего, Пепи, — равнодушно ответил я.

Но она, конечно, не поверила, и еще долго тайком изучала меня из-под приспущенных ресниц. Правда, в кармане у меня лежало двадцать новехоньких пятилевовых банкнот, но неужели это могло как-то отразиться на моем виде? Внешность у Бистры обманчивая — не девушка, а сущий воробышек — до того она хрупка и миниатюрна. Но лицо у нее энергичное и даже не слишком привлекательное — она похожа на очаровательную маленькую старушку. Иногда она позволяет мне ткнуться носом ей за ухо, и это самое большее, что доступно мне в этом мире.

— Хочешь выпить? — спросил я. — Чего-нибудь хорошего?

— Здесь нет ничего хорошего, — ответила она.

— Но все же…

— Ты раздобыл деньги?

— Нам хватит, — ответил я.

— Украл! — убежденно воскликнула она. — Убил, как Раскольников, какую-нибудь старуху… Как ты вошел, я сразу почувствовала, что у тебя совесть нечиста.

Наконец-то и Владо с Жоро отвлеклись от своего разговора. Их догадка была куда проще — деньги я стянул у отца, — но по виду их нельзя было сказать, что они меня осуждают. Какие еще доходы могут быть у четверки студентов? Сегодня один пойдет на такое дело, завтра — другой, но компания должна жить. Против меня сидел, задумчиво покусывая сигарету, Жоро в изящных туфлях, в каучуковом галстуке, весь точно с витрины. У него чаще всего водились деньги. Зато у Владо — почти никогда. А если и появлялись, этот негодяй тратил их в одиночку — на книги.

— Четыре джен-фиса, — сказал я официантке. — Со льдом…

— Конечно, со льдом, не с кирпичами же… — сердито пробурчала она, отходя от столика.

Эта мрачная тетка всегда препирается с такими, как мы, а перед пожилыми клиентами готова в лепешку расшибиться. Очевидно, считает, что нам не место в ресторане, а по-моему, ее надо бы спровадить в какую-нибудь харчевню. Оба приятеля снова вернулись к прерванному разговору. Собственно, говорил один Владо, Жоро лишь внимательно слушал. А Жоро не терпит глупостей, поэтому я тоже прислушался, хотя и не особенно интересуюсь наукой. Гораздо больше меня интересует Бистра, но она не любит, когда с ней заговаривают. Для нее самое большое удовольствие — смотреть и наблюдать.

Владо объяснял, каким образом вирус рака проникает в клетку, и так убежденно, будто видел все это собственными глазами. По его словам выходило, что в клетку проникает лишь нуклеиновое ядро вируса, и тогда в ней оказывается два нуклеиновых ядра с общим свойством — служить проводниками различных биотоков.

— В сущности, эти нуклеиновые ядра, — торжественно заявил Владо, — являются микрокибернетическими машинами, которые хранят в себе всю информацию о наследственности…

Я с изумлением смотрел на него. У этого лохматого паренька в заношенном пыльнике голова работает как часы. Дальше все шло вполне логично: нуклеиновое ядро вируса вытесняет ядро клетки и подавляет ее своей информацией. И клетка начинает делиться беспорядочно в интересах размножения вируса.

— Какой гениальный паразитизм! — восхищенно воскликнул Жоро.

— Это ты сам додумался? — спросил я.

— Разве в этом дело? — скромно ответил Владо.

Невыносимый тип! Надо его немного осадить.

— Послушай!.. По-твоему, выходит, что антибиотики уничтожают лишь белковую оболочку вируса… И тогда в крови остаются миллиарды свободно плавающих нуклеиновых ядер. Не так ли?

— Именно так! — радостно