Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая

Полечка молчала. Приходила в себя.

«Да ладно,– решила она.– Все они там с приветом. А моя дура первая. Пусть едут, с Лизкой и правда спокойнее. Пусть она тоже без царя в голове, но все-таки разумнее этих, так сказать, родителей. Да и действительно – почти врач, что тоже неплохо».

Полечка поправила одеяльце и стала рассматривать внучку. Вот оно, счастье! Счастье и надежда. Может, хоть эта получится… Ох, только б не в мать, только б не гены…

* * *

И жизнь превратилась в сплошной кошмар.

Девочка, названная Анютой, почти не спала. А младенцу на первом месяце полагается спать, спать и еще раз спать. Но нет – малышка кричала дни и ночи напролет.

Не спали все – кроме молодой матери. Ритка клала дочку в коляску, коляску выставляла в коридор, потом уходила к себе, накрывала голову подушкой и… преспокойненько дрыхла.

Лиза, вернувшись из института или с дежурства, заставала такую картину – Дымчик, если он был дома, с ожесточением тряс коляску.

Девочка пугалась и на время замолкала.

А вот он был на грани истерики. Казалось, еще чуть-чуть – и сорвется. В лучшем случае – заорет, выхлещет стакан водки и уснет. В худшем – хлопнет дверью и уйдет.

Усталая Лиза сидела на диване и молча смотрела в окно.

Что делать? Выпереть их из квартиры? Но это и Риткина квартира, она здесь прописана. Отправить ее к Полечке? Вряд ли она согласится. Да и больной Васильич не обрадуется. Отвезти ее к Дымчику на Фрунзенскую? Вариант, но вряд ли Ритка пойдет на это – все она понимает, в одиночку ей не справиться.

Лиза попыталась с ней поговорить – мирно, по-хорошему.

Ритка зевала, хлопала глазами и спрашивала, в чем ее вина. В том, что она хочет спать? А кто бы не захотел? Потом она плакала и жалела себя. В общем, все как обычно, все как всегда.

«И никаких материнских чувств! – удивлялась Лиза. – Совсем никаких!»

Покормит, поменяет пеленки, положит дочку в кровать и, как говорится, – материнский долг выполнен, и за это скажите спасибо. Гулять с внучкой приезжала Полечка. Она же привозила в судках и банках еду: супы и второе, морсы и компоты.

– Тебе надо есть! – кричала она дочери. – Восстанавливать силы!

Ритка презрительно хмыкала и Полечкины обеды игнорировала – покупала в кулинарии готовые салаты, пирожки, жирные ромштексы, котлеты по-киевски – все, чего ей хотелось.

Полечка внучку обожала. Сюсюкала, целовала, гремела погремушками, сумками возила игрушки и вещи, зацеловывала и любовалась. На прощанье, стоя у двери, бросала испепеляющие взгляды на дочь и костерила ее последними словами.

– Поздно меня воспитывать, – зевала Ритка, одевалась и, обогнув мать, выскакивала в дверь, не забыв ею хлопнуть.

Полечка бессильно опускалась на стул, забыв, что ей нужно к Васильичу.

– Анечку надо кормить! – волновалась Полечка. – Ну где эта стерва?

К кормлению стерва появлялась, а Полечка, облегченно выдохнув, торопилась к больному мужу.

С Лизой Полечка старалась не встречаться, а когда они сталкивались, Полечка опускала глаза и проскакивала мимо.

А Лиза ее жалела: видела, как той достается. Замечала, как постарела Полечка, как запустила себя – перестала красить волосы и губы, ходила без маникюра, надевала что придется. Из пышнотелой яркой женщины Полечка превращалась в зачуханную пенсионерку.

Лиза не высыпалась, но, когда Анюта заходилась криком, на который ее мать не обращала никакого внимания, шла среди ночи в Риткину комнату и забирала малышку к себе.

Клала ее в свою кровать, давала бутылочку с водой, малышка пригревалась и засыпала.

Лиза смотрела на нее, и сердце наполнялось нежностью и жалостью: что ждало эту девочку?.. Лиза хорошо понимала, что такое сиротство.

Раздражал и вечно ноющий Дымчик.

Лиза злилась, падала с ног от усталости, ругалась с Дымчиком, орала на Ритку, – но ничего не менялось.

15

Ритка пропала, когда малышке исполнилось четыре месяца.

На кухонном столе лежало письмо – нет, не письмо, а записка на оторванном клочке газеты:

«Ухожу, больше не могу. В конце концов, я тоже имею право на счастье. Отдайте девочку маме и живите своей жизнью».

Лиза оцепенела.

Девочку! Не Анечку, не Анюту, не дочку, а девочку…

Лиза подошла к малышке. Та спала, смешно причмокивая розовым ротиком, маленькая и беззащитная. Спала, не подозревая, что ее только что предали. Предали жестоко и подло, по самой высокой шкале. Предала та, что выносила и родила, та, что должна любить и защищать.

Мама.

Которая обязана. Должна. Чья любовь непреложна.

А может, и хорошо, что такой мамы не будет? Такая – не полюбит, не защитит и все равно когда-нибудь предаст…

Но что со всем этим делать?

Есть бабушка. А бабушка у Анюты хорошая, и она прекрасно заменит нерадивую мать. И все Анюте отдаст – всю любовь, всю нежность.

А может, Ритка вернется? Поймет, что натворила, и явится? Виноватая, осознавшая – явится, и все наладится?..

Вскоре проснулась Анюта. Веселая и довольная, она лупила по подвешенным погремушкам и во весь рот улыбалась.

Лиза взяла ее на руки и расплакалась.

Девочка испугалась и замерла, уставилась на плачущую Лизу и тоже заревела – громко, в голос.

Проснулся Дымчик и зашел в комнату.

– Что опять? – хмуро спросил он. – Мамаша пошла «прошвырнуться»? Ну да, ей же необходим свежий воздух и новые впечатления. Подожди, сейчас умоюсь и пойду с Анькой во двор. А ты отдыхай.

Он выглянул в окно.

– Погода вроде терпимая…

Лиза не отвечала.

Он внимательно посмотрел на нее и спросил:

– Лиз, что-то случилось? Иди поспи, пока я…

– На кухне, – прервала его Лиза. – Записка… на кухне. На клочке газеты.

Дымчик вышел из комнаты, но тут же вернулся, держа в руках клочок той самой газеты.

– Ни фига себе, – пробормотал он. – И что будем делать?

Лиза равнодушно пожала плечом. Ее накрыла апатия, безразличие. В конце концов, кто она этому ребенку? Никто, просто соседка.

– Не знаю, Дим. Наверное, звонить Полечке.

Звонить и собирать Анюту, что еще? Больше ничего в голову не приходит.

Трубку взял Васильич.

– Поли нет, она в поликлинике. Когда будет – не знаю, передам, что ты звонила. А что случилось-то, Лиз? – спохватился он. – С девчонкой чего? Приболела?

– Девочка здорова, – сухо ответила Лиза, – а вот ее мать ушла. И, судя по всему, насовсем.

– Как – насовсем? – растерялся старик. – Куда – насовсем?

– Сбежала она, Иван Васильич. Бросила дочь и сбежала. Записку оставила – «ушла, не ищите, больше не могу, я тоже