Странница. Ранние всходы. Рождение дня. Закуток - Сидони-Габриель Колетт

Эта естественная связь с землей, со всем, что вершится на ней наивного или таинственного, полнее всего чувствуется в момент, когда перо Колетт описывает то, что по традиции надо бы назвать пейзажем, если бы не бился в этих зарисовках с натуры так отчетливо пульс интеллекта, размышляющего о законах бытия («Мир среди животных», 1916; «Прекрасные времена года», 1945).

По этому камертону земли выверяла Колетт свой слог с первых самостоятельных шагов в литературе. «К счастью для читателя, — говорил старейшина французской литературы Ролан Доржелес, — Колетт рано поняла, что высшая изысканность в простоте».

На этой границе изысканности и простоты и надо искать ключ к покоряющей художественной силе произведений Колетт. В гуле жарких литературных дебатов XX века она сумела сохранить свою непохожесть. «Не принадлежа ни к одной из литературных школ, сбежав от них, как сбегают из школы ребята, она всем этим школам утерла нос», — писал Жан Кокто.

Колетт — крупнейший во французской литературе XX века мастер лирического пейзажа и анималистического «портрета».

Природа и животные — в восприятии Колетт — не объект отстраненного художественного созерцания, а очень личная, одухотворенная, поэтичная сторона ее внутреннего мира, устремленного к подлинности чувств, радостной полноте жизни — глубинным родникам ее творчества. В природе и среди животных Колетт черпала нравственную силу для противостояния холоду людских отношений, их фальши, бездушному расчету, изведанных ею в юности, после замужества и на пороге зрелой поры. Символичен эпизод из ее биографии: после разрыва с Готье-Вилларом и переезда из особняка на улице Курсель в утлую квартирку на Вильжюст Колетт все же не в одиночестве, а как она сама сказала, «меж кошкой и собакой безбоязненно встретила новую жизнь». И разве не характерно, что первая книга, подписанная именем Колетт, — ее творческое самоопределение, прозорливо поддержанное в предисловии Франсисом Жаммом, — называлась «Диалоги животных» (1904; 2-е доп. изд., 1905). Последующие книги — «Мир среди животных» (1916), «Двенадцать диалогов между животными» (1930) — утвердили анималистическую тему в творчестве Колетт. В ее гуманистическом осмыслении и художественном истолковании она была близка своим предтечам и современникам — классикам французского реализма конца XIX — первой половины XX века — Жюлю Ренару, мечтавшему подружиться с оленем, кормить его из рук травой («Естественные истории», 1896); Луи Перго, убежденному, что люди призваны любить животных, дружить, а не враждовать с природой (сб. рассказов «От Лиса до Марго», 1910); Жан Ришару Блоку, рассказавшему об охотнике, который в утреннем пробуждении природы, в пении птиц открыл внезапно проявление высшей гармонии и решительно швырнул патроны в воду (новелла «Рено идет на охоту», 1911); Анри Барбюсу, противопоставившему беснующейся толпе охотников из замка «спокойствие самой природы», смотревшей из огромных глаз преследуемого оленя (рассказ «Улюлю», 1914). Эта плеяда французских писателей, и среди них Колетт, конечно, продолжала традиции И. С. Тургенева, его «Записок охотника» с их пронзительным чувством человечности и с удивительным, по словам Ф. И. Тютчева, сочетанием «реальности в изображении человеческой жизни со всем, что в ней есть сокровенного, и сокровенного природы со всей ее поэзией»[3].

Сочетание реальности, психологической глубины в изображении страстей и чувств человека и поэзии природы с ее извечной сменой времен года, восходами и закатами, таинством дня и ночи, могучими стихиями, морем, грозой, порывами ветра — характерно для художественного мира Колетт, в котором человек и природа не теснят одни другого, а будто равноправно осознают себя, дружелюбно всматриваясь друг в друга. Классический тому пример ее романы «Ранние всходы» и «Рождение дня». В последнем особенно отчетлива автобиографическая основа, придающая повествовательному искусству Колетт — эпическому по своей природе — явственно выраженную лирическую, исповедническую тональность. Порой интимное, изведанное проступает в романе лишь в каком-либо мотиве или сюжетном повороте, неожиданной детали или же фразе, звучащей афористично, с удвоенной энергией таящегося в ней смысла, явного, извлеченного из общечеловеческого опыта, и сокровенного, выстраданного в превратностях своей судьбы. Одну из подобных сентенций встречаешь в романе «Кошка» (1933).

После трехмесячного супружества двадцатичетырехлетний Ален Ампара решил порвать со своей женой Камиллой Мальмер: из дикой ревности она чуть не погубила его любимую кошку, которая чудом спаслась. Ален и Камилла — не владельцы, а лишь наследники торговых фирм. И все же ему кажется, что его семейные дела сплетены с коммерческими. «При чем тут коммерческая точка зрения?» — возмущается его мать. Ведь у него и Камиллы нет общего торгового дела. И далее следует ее (и авторское) решительное наставление: «Супружеская чета — это не пара компаньонов в деле». Чтобы почувствовать, сколько страсти и горькой иронии вложено в это суждение, необходимо вспомнить о том дне в жизни Колетт, когда она осталась «меж кошкой и собакой» и когда ее донимали записками из дома, который она была вынуждена покинуть. Одна из них гласила: «Мы были компаньонами в деле, не будем же врагами… Я рассчитываю на наши соглашения, которые еще действуют…» В отличие от героев «Кошки» Колетт действительно оказалась в юные годы в ситуации, когда ее семейной жизни грозило превращение в деловое предприятие. Она создавала ходкие романы, а Готье-Виллар издавал их под своим псевдонимом, Вилли, к собственной выгоде. Своему «компаньону» Колетт достойно ответила в те же давние годы. Но боль и горечь, изведанные ею, не изгладились и четверть века спустя… Но не просто стремилась она избыть их в романе 1933 года, своей максимой Колетт активно отвергала то, что было нормой семейных отношений в верхних слоях буржуазного общества, обличала извращение человеческих отношений, основанных на своекорыстии, а не на любви. Через три года после выхода в свет романа «Кошка» злосчастная записка была предана ею гласности в автобиографической книге «Годы ученичества» (1936).

И еще одно размышление мадам Ампара выражает по существу сокровенное кредо Колетт: «В течение своей жизни человек неминуемо рождается несколько раз, побуждаемый к этому случаем, болью, заблуждениями…» И действительно, благодаря своему интеллектуальному мужеству, душевной щедрости, осознанию своего призвания и человеческого достоинства, несравненному дару любви героиням Колетт, какие бы социальные и психологические обстоятельства ни оказывали на них тяжкое давление, дано изведать радость духовного прозрения и раскрепощения от всего чуждого их уму и сердцу, радость второго рождения — и героине «Странницы», и впервые полюбившей Митсу, готовой изменить всю свою жизнь ради возлюбленного, и верной своему чувству подлинности мудрой героине «Рождения дня», и непреклонной в отважной защите своего счастья Жижи.

В своих повестях и романах Колетт поведала о порывах души молодой француженки, о ее стремлении к счастью, обретении чувства собственного достоинства, о пережитых мгновениях подлинного чувства и горьком