Под навесами рынка Чайковского. Выбранные места из переписки со временем и пространством - Анатолий Гаврилов

с голубями за что-то съедобное, и он уже победил, но тут налетели вороны, и кот убежал. Купил в магазине продукты питания. Прогулялся вдоль гаражей и забора бывшей воинской части. Вернулся домой и лег спать.

Президент не понимает, что происходит. В чем, собственно, дело? Чего они хотят? Ночь, мысли о Государстве и о том, куда бежать. Позже выяснилось, что президент был пьян. Пил он не всегда, только в ответственных случаях, когда нужно было принимать значимое для Страны решение.

Купил продукты питания. Далеко никуда не ходил. Вернулся домой и лег на диван. И тут возникают проблемы с воспоминаниями. И тут ничего не поделаешь. Так и маешься. А потом все же уснешь. И наступит новый день, и все повторится.

Гитара из фанеры звучит иначе, чем из палисандра. Сервант куплен в условиях товарного дефицита. Не у каждого такой сервант. Он на ножках. Он может уйти. Не уходи, я тебя умоляю!

– Рад тебя видеть.

– Взаимно.

– Что будешь?

– Что есть, то и буду.

– А я бросил пить.

– Один я пить не буду.

– Тогда – что?

– Тогда почитаю тебе свои стихи.

– Тогда я, пожалуй, выпью и пойду домой.

Сегодня пятница. Пасмурно, дождя и ветра нет. Пока еще не выходил. Вчера купил фундук и какую-то древнюю рыбу. Орехи нужно лущить, а на древнюю рыбу страшно смотреть. Вспоминается разное. То Евгений Попов, то Эдуард Русаков, то кто-то еще. Пасмурно, дождя и ветра нет. Нужно вынести фундук и древнюю рыбу на прокорм птицам и прочим.

Сейчас не скользко, так как плюс градусов, наверняка еще будет минус, и тогда будет скользко, и тогда возможны падения, в связи с чем уже сейчас нужно учиться правильно падать. Евгений Попов считает, что падать никогда не поздно.

Вот я и стал отцом. Теперь нужна нянька. Перед сном я рассказываю ребенку про ужасы. Он боится и плачет. Тогда я говорю про юриспруденцию, он все равно плачет и боится.

– Ты откуда?

– Из Молдавии я.

– И куда?

– Во Владимир.

– Насовсем?

– Насовсем.

– Почему?

– Не хочу говорить об этом. А ты куда и откуда?

– Во Владимир я, из Мариуполя.

– Насовсем?

– Насовсем.

– Почему?

– Не хочу говорить об этом.

– Да вот и Владимир, пора выходить.

– Да вот и Владимир, пора выходить.

– Нужно выпить.

– Непременно.

Не всегда покупаешь то, что нужно. Впредь нужно записывать. В данный момент чихаю, так как выпил. Но мы еще встретимся. Главное – не упасть. Ну, не впервой. Рядом – диван.

Первое марта.

У нас солнечно, минус один, ветра нет, из птиц только голуби, местами скользко, информация бесплатная.

– Как прозвучала твоя музыка?

– Как-то прозвучала.

– Отклики есть?

– Есть.

– Какие?

– Какие-то.

– Тебе все равно?

– Мне уже все равно.

Ему кажется, что его уже нет. И ему хорошо. Но не так все просто. Он еще не достиг высшей точки чего-то. Еще, говорят, нужно немного помаяться, а как там уже будет, кто его знает.

Нужно разобраться с самим собой. Этому свитеру уже сто лет. Сервант значительно моложе. Нахожусь сейчас дома. Информация не для всех. Мало ли чего. Впрочем, нужно все же выйти. Но прежде нужно разобраться с самим собой. Никогда не разберешься, пожалуй. Лучше скушай горохового супа и ложись на диван, а дальше посмотрим. Все происходит между тобой и тобой самим. Так кто-то сказал, я за него не отвечаю. Я простой человек. Тем не менее не всегда понимаю, что мне нужно. Пожалуй, нужно выйти на лыжах. Снега нет, но это не столь важно. Люди смеются, и пусть смеются.

Минус пять, поехал в Суздаль по поводу работы, там сказали, что уже взяли, поехал в Юрьев, там уже тоже взяли, поехал в Боголюбово, там женщина вдруг замахала руками и сказала, что мне лучше быстро уйти, так как ее муж только что вернулся из тюрьмы.

Погода сегодня – лужи замерзли. С яблони упало очередное яблоко. Пасмурно, холодно, ветер. Ни с кем не встречался. Никому не угрожал, и никто не угрожал. Никто ничего не предлагал, равно как и я. Прогулялся в сторону СИЗО и церкви, и вернулся домой, и лег спать, а что еще делать. Прости, отец. Тебя уже нет. Я помню все свои прегрешения. Надеюсь на понимание и прощение.

Утро холодное, земля холодная, небо холодное, никого, ничего, но вдруг что-то появляется и хладнокровно расстреливает хладнокровных.

Погода что и вчера, нет смысла выходить, тем более, что уже выходил, а если есть возможность не выходить, то и не выходи, особенно при сильном ветре, когда легко упасть.

Няня уволена за прогулы и пьянство.

– Куда-то ходишь?

– Хожу в магазин.

– И всё?

– И всё.

– А все остальное, не магазином ведь жив человек?

– Согласен.

– И что?

– Есть время куда-то ходить, есть время, когда уже никуда ходить не хочется, а магазин – это необходимость.

– А, скажем, выпить?

– Ну, это еще остается.

– С кем-то выпить, поговорить.

– Это уже прошедшее время.

Облачность. Ночью сквозь облачность временами – Луна. Прогноз обещает ночные заморозки. Читаю П. Елохина «Глиняный свисток» и А. Леонтьева «Москва, Адонай!». Хожу в магазин за продуктами питания. На яблоне осталось одно яблоко.

Двенадцатое апреля, пятница.

Плюс два, снег, купил вымя.

– Давно не бывал в Мариуполе?

– Давно, там никого не осталось.

Четырнадцатое апреля.

Плюс три, пасмурно, ветер холодный, купил хлеб и квас, до пенсии еще шесть дней, нужно держаться.

Список тех, кого он предал. Страшно. Потом он ухмыльнулся и подумал о тех, кого еще можно предать.

Дождя уже нет, но ветер продолжается. Деревья, собственно, уже спят. Не всё купил в магазине. Альцгеймер.

Нужно есть то, что есть. Все полезно, что в рот полезло. Впрочем, ветер, листья, и во дворе никого нет. Сумерки погоды и вообще. Но мы еще встретимся, оревуар.

Все уже выпито, съедено, рассказано, выблеватино. И что теперь? Впрочем, жизнь продолжается. Жизнь прекрасна.

Солнце яркое, но ветер холодный. Солнце может когда-то погаснуть. Мимо окна пробегает чей-то кабан. Суслики живут в норах. Жизнь дятла проходит на дереве. Не все еще убрано с полей. Не все еще украдено. Снотворность азалептина усиливается алкоголем. Подул ветер, посыпались листья. В сарае хрюкает свинья. Виноград созрел, но он никому не нужен, по степи мчится перекати-поле и возносится к небу,