Наша Победа. Мы – её дети - Юрий Михайлов

и помяну своих братков. А эти – с митингом, найдут на свою ж… приключения, думают, доносчики у нас перевелись…

Брат открыл бутылку лимонада, разломил на кусочки пряники, разложив их на подкладке куртки, сказал, не глядя на меня:

– Пейте-ешьте, пацаны, помяните погибших на войне…

Бутылки с красивой этикеткой "Дюшес" и пряников Равиным – младшим хватило ровно на минуту. Брат тогда посмотрел на меня, сказал:

– Зайдём в кино… Гулять так гулять: день Победы. У меня ещё есть заначка на бутылку лимонада, – и заорал в лицо дежурному банщику:

– Наш товарищ Берия вышел из доверия,

А товарищ Маленков надавал ему пинков…

***

Я не был на нашем старом кладбище в день открытия памятника воинам – освободителям от фашистской чумы, которое приурочили к 20-летию Победы, служил в Советской Армии. В тот год праздник впервые стал всенародным, с выходным днём в календаре и салютом. А когда вернулся со службы, через несколько лет, увидел демонстрацию: столько народу шло на могилы воинов, умерших в госпиталях и домах инвалидов, которые были созданы в нашем тыловом городе. Так случилось, что светлое воскресение – Пасха совпало с днём Победы. Люди поздравляли друг друга с двумя Великими Праздниками. Во всяком случае, для моих земляков и нашего народа, якобы атеиста в те времена, это были и есть самые светлые и великие праздники на земле.

4 – Трагедия

Бетонная труба была гигантской, поэтому большую часть её строители закопали в землю. Она выходила из-под такого же грязно-серого бетонного забора, огораживающего ТЭЦ (теплоэлектроцентраль) в несколько километров по периметру. Горячая вода неслась от котлов, работающих двадцать четыре часа в сутки, клубы пара застилали всё приречное пространство, поток не успевал остывать и уже из деревянного короба, как бы надетого на трубу, вырывался в прибрежные заросли. Поначалу в реке на два-три года исчезла всякая живность, но потом – ничего, привыкли обитатели к теплой воде: разрослись осока и камыши, в них нежились откуда-то появившиеся карпы, последнего пойманного братья Серёгины тащили домой, привязав за жабры к двум толстым слегам. Когда замерили добычу на крючке домашнего безмена, ужаснулись ещё раз – без малого, пятнадцать килограммов потянула рыбина.

Посредине трубы возвышался колодец с решёткой вместо крышки, закрывающейся амбарным замком. Раз в году, весной, когда котлы на ТЭЦ замирали на профилактику, к колодцу заявлялись рабочие, открывали сетку и по железным скобам спускались внутрь: проверяли прочность бетонных стен, очищали их от накипи и жёлто-грязных водорослей, которые спокойно росли в такой высокой температуре. Мужики в комбинезонах и высоких резиновых сапогах умудрялись пролезать до короба, где водорослей и тины было уже намного больше, лопатами счищали зелёную массу и сбрасывали её в воду.

Заядлые рыбаки – братья Серёгины, Анатолий и Всеволод, их отец – Кузьма, крыли рабочих отборным матом за порчу реки, говоря, что от окалины заразится вся живность, а карпы – станут уродами (тогда слово "мутанты" ещё не произносили). А мы, мальчишки, верили им, потому что не раз ловили карпиков, у которых отсутствовали хвосты. И знали: это не жертвы хищных щук, которые вообще не водятся в тёплых водах, это уродство самих рыбин, с которыми надо было теперь как-то сосуществовать.

Девятого мая 1955 года, в рабочий понедельник, троица Серёгиных вернулась с комбината, сытно отобедали в честь дня Победы, поспали час-полтора и пошли на реку за карпом. У них в посёлке был большущий кирпичный дом с тремя входами, где разместились со всеми удобствами дядя Кузьма с женой, старший сын Анатолий с двумя детишками и младший – Всеволод, поздно женившийся, но уже успевший обзавестись дочкой. Состоятельная, серьёзная семья была у сменного мастера Кузьмы Ивановича Серёгина, все это отмечали: сыновья всю войну артиллеристами били фашистов, вернулись целёхонькими, не считая сквозного ранения в грудь, которое получил Анатолий почти за год до заветной весны. Но держать его в госпитале не стали, отправили долечиваться домой. А летом вернулся и младший брат, отдохнул немного и снова пошёл работать к отцу, получившему бронь, как ценный специалист. У Анатолия в год Победы родился сын – Ваня.

Я жил рядом с ним, учился в одном классе. Мы с ним тоже были на реке в тот день, но карп не клевал, видимо, погода на ветер менялась. Я обрадовался, когда увидел ванькиного отца с вёслами в руках и дядю Севу с большим брезентовым чехлом, куда он складывал удочки. На водокачке они отвязали небольшую лодку, погрузились в неё и поплыли к нам, на противоположный берег, куда мы добрались по мосткам на деревянных лавах. Ванька совсем заскучал, оставил удочки, попёрся к трубе, которую несколько дней назад чистили рабочие. Не знаю, как получилось, но тяжеленная решётка на колодце оказалась без замка и сдвинутой почти на полметра. Мой друг решил погреться в горячей воде, разделся и полез в плавно кружащуюся воду. Она то поднималась почти на метр, то опускалась, таков был ритм сброса из ТЭЦ. Но я видел и не раз, как мощная волна вдруг выплёскивалась из решётки.

Наконец, очухавшись, я понял, что может случиться, но Ванька уже был в колодце. Бросив удочки в камышах, помчался к нему, приговаривая: "Боженька, удержи воду, не дай ей вырваться наружу…" Увидел, как дядя Сева, раздетый до трусов, спускался в довольно широкое, специально проделанное в дощатом коробе, отверстие, чтобы "попариться" в струях горячей воды. Он, конечно, на меня не обратил никакого внимания: мало ли пацанов бегает по берегу реки.

А вода подняла Ивана, стукнула головой о толстые прутья решётки, он хотел ухватиться за верхнюю скобу, но не успел, поток мощно потянул его вниз. Я лёг на решётку, вытянул до предела руку, но её не хватило даже на половину расстояния до него. Буквально заорал:

– Брось скобу! Схвати мою руку, Вань… Ванька! – вода стала вращаться на месте в такой сильной воронке, что перекрутила худенькое тельце раза два или три. Наконец, гигантская пузырящаяся масса, лениво отфыркиваясь, упала почти до входа в горизонтальную трубу. И в эту же секунду нижний поток потащил за собой мальчишку. В следующее мгновение я увидел, как вода поднимается прямо на меня, лежащего на решётке. Выдернул руку из проёма, оттолкнулся и вскочил на колени: сил подняться на ноги у меня не осталось. Смотрел на воду, надеясь, что в ней вот-вот покажется голова Ваньки. Понял, ждать бесполезно, не цепляясь за скобы, спрыгнул на землю, кажется, подвернул лодыжку, хромая, побежал к коробу, где видел дядю Севу. Хотел кричать, звать на помощь, но из груди неслось какое-то шипение:

– Дядя Сева, дя-дя Се-ва… Ваньку за-со-сало в колодец… – размазывая слёзы и сопли по