Сильные мира сего. Крушение столпов. Свидание в аду - Морис Дрюон

– Решайтесь же, старый друг! Окажите мне эту огромную услугу. Женитесь на моей племяннице.

Оливье тяжело вздохнул. Он колебался.

– Хорошо… но только потому, что я вас очень люблю, Жюльетта, – произнес он.

Госпожа де Ла Моннери положила свою руку на руку Оливье и пожала ее.

– Я была уверена в вас. Вы замечательный человек, – сказала она.

Оливье поднес к губам ее руку, затянутую в черную кружевную перчатку. В глазах у него стояли слезы.

– Но прежде, Жюльетта, я должен сделать вам одно признание.

– Какое? – удивилась она.

– Все думают, что я незаконнорожденный сын герцога Шартрского. Так вот, моя мать, возможно, и в самом деле была близка с герцогом… но только после моего рождения и…

– Послушайте, – прервала его госпожа де Ла Моннери, – у меня и без того достаточно забот! Если столько лет в обществе твердят одно и то же, это в конце концов становится правдой. И потом, почему вы говорите так уверенно? Вы ведь очень похожи на Орлеанов…

– Это просто случайность, – ответил Оливье и с печальной иронией добавил: – Быть может, когда-нибудь скажут, что и ребенок Изабеллы похож на герцога Шартрского…

6

К семи часам вечера госпожа де Ла Моннери наконец убедила свою племянницу.

– Денег у него больше, чем у тебя, так что этот брак ни у кого не вызовет подозрений. Через три дня, как только он приведет в порядок свои дела, вы уедете в Швейцарию. Поедете отдельно. Оттуда запросите свои документы и поженитесь. Все можно устроить за две недели. Чтобы скрыть точную дату рождения ребенка, Оливье согласен прожить в Швейцарии целый год. Тебе очень повезло, моя милая, хотя ты этого и не заслуживаешь… Помни: ты всем обязана мне. Ведь он нынче мне самой сделал предложение. Не говоря уж о том, что я могла дать согласие, должна признаться: столь долгая разлука будет для нас обоих довольна тяжела… Ведь Оливье человек нашего круга. Он сын… словом, его считают… Ну, ты сама знаешь кем! Он незаконнорожденный, но для тебя это вполне подходит. К тому же у тебя нет выбора. В общем, так и будет! Войдите!

Обед состоялся в ресторане гостиницы «Терм»; вокруг шептались дамы не первой молодости, приехавшие в Баньоль спасаться от недугов критического возраста, или старые дамы, продолжавшие ездить сюда по привычке; пронзительно лаяли их собачки, шелестели зеленые растения в горшках, вставленных в пестрые майоликовые вазы.

Оливье, как всегда по вечерам, был в смокинге. Чтобы выглядеть моложе, он вдел в петлицу гвоздику. Этот робкий человек, у которого в шестьдесят восемь лет дрожал голос, когда он обращался к женщине, сразу приступил к делу, на что не посмел бы решиться и более уверенный в себе мужчина. Он воспользовался тем, что госпожа де Ла Моннери задержалась, отдавая какое-то приказание швейцару.

– По-видимому, этот обед устроен в честь нашей помолвки, милая Изабелла, – сказал он. – Когда вы были девочкой и я играл с вами в доме вашей тети – а было это не так уж давно, – мне никогда и в голову не могло прийти, что нам предстоит соединить свои судьбы… вернее, соединить вашу судьбу с тем, что еще осталось от моей… Я прекрасно понимаю, что жених я не слишком завидный, и не жду от вас бурного проявления радости.

Он словно извинялся.

– Я полагаю, – продолжал он, – что вашему желанию отвечал бы фиктивный брак. Будьте спокойны. В моем возрасте трудно рассчитывать на что-либо иное.

Произнеся эти слова, он покраснел и, посмотрев на косые линии паркета, прибавил:

– Я хочу просить вас только об одном… Имя, которое я ношу, не отличается особым блеском, но оно ничем не запятнано… Обещайте мне уважать его… словом, вести себя корректно… Вот все, о чем я вас прошу.

В эту минуту к ним присоединилась госпожа де Ла Моннери.

– О, клянусь вам в этом! – искренне ответила Изабелла.

Она глядела на смущенного семидесятилетнего жениха, с которым ее связала судьба. У него был широкий пробор, тянувшийся до самого затылка, руки, покрытые коричневыми пятнами, большое, гладко выбритое, чуть обрюзгшее лицо. В движениях еще сохранилась гибкость.

«В сущности, у него много общего с моим дядей, но в то же время он не похож на него», – подумала Изабелла.

Все происходящее казалось ей чем-то не совсем реальным, словно ее заставили жить чужой жизнью. Оливье опрокинул перечницу и сильно сконфузился.

– Я постараюсь, дорогая Изабелла, не слишком долго мешать вам. Сделаю все, что в моих силах. И все же мне хотелось бы пожить еще несколько лет. А потом вы сможете посвятить свою жизнь более приятному спутнику.

Беседу, прерывавшуюся резкими замечаниями госпожи де Ла Моннери, он вел с присущей ему грустной и немного старомодной иронией, не лишенной своеобразной прелести. Он много читал, любил книги и понимал в них толк. Он интересно рассказывал о Румынии, где ему довелось побывать. Ездил он когда-то и в Петербург.

Изабелла была признательна ему за то, что все время он вел непринужденный разговор. Она чувствовала огромное, несказанное облегчение от того, что этот старый человек из милосердия не даст обществу обрушиться на нее. Пройдут месяцы, она станет ждать появления ребенка. Буря утихнет. Ей вспомнились слова Лартуа: «Надо тотчас же спросить себя, сколько времени понадобится, чтобы это уже не причиняло страданий…» Приблизительно так и получилось… И тут она вспомнила, как Лартуа набросился на нее в своем врачебном кабинете; она даже улыбнулась – теперь все это уже казалось ей какой-то ребяческой выходкой.

Оливье говорил об истории рода Орлеанов, написанной Тюро-Данженом, ученым секретарем Академии, которого госпожа де Ла Моннери хорошо знала… От Оливье веяло сдержанной, но незаурядной добротой.

– Друг мой, – неожиданно сказала Изабелла со слезами на глазах, – мне хочется вас поцеловать.

Он покраснел.

– Благодарю вас, – произнес он, потупившись.

– Видите, видите! – воскликнула госпожа де Ла Моннери. – Она бросается на шею каждому.

Госпожа де Ла Моннери была мрачна. Она думала о том, что если Оливье сидит в этот вечер здесь, в ресторане, и намерен жениться на ее племяннице, то это оказалось возможным лишь потому, что она долгие годы отвергала его ухаживания. «Уступи я ему, все давно уже было бы кончено и забыто. А теперь, по крайней мере, моя стойкость оказалась полезной». Но мысль эта не очень ее утешила. Тень сожаления преследовала ее после памятной прогулки. «А может, ничего не изменилось бы и Оливье все равно был бы тут? Впрочем, какое значение это имеет в моем возрасте?»

Обед