Главная последовательность - Павел Шушканов

Ей бы удивиться, но Лера выдула дым в пустое небо и заплакала. Горячие крупные слезы катились по щекам не останавливаясь, смывая тушь с ресниц. Он набирались в уголках глаз и быстро катились вниз. Обычные слезы. Ни пленка в глазах от сухих истерик, как много лет в своей комнате на втором этаже презентабельного и приличного с виду коттеджа, ни скупая влага над стаканом виски по горьким воспоминаниям. Настоящие слезы.

Рядом похрустывал снег.

– Можно?

Лера торопливо вытерла глаза и убрала сумку.

Мужчина в короткой куртке поверх халата присел рядом. Вопреки ожиданиям, он молчал. Даже прикурил сам и долго смотрел на темные окна корпуса. Лера украдкой поглядывала на него.

– Вы не простудитесь? – наконец поинтересовалась она.

– Хоть какое-то будет развлечение.

– Хотя бы запахнитесь.

Незнакомец посмотрел на свою куртку, затем застегнул на две пуговицы.

– Так лучше?

– Намного.

Он снова замолчал. Докурил и отправил окурок в урну, а затем достал еще одну.

– Вредно, – заметила Лера.

– Вредно.

Он воткнул сигарету в зубы, затем по-хозяйски взял ее руку в свои и сжал в ладонях, затем отпустил.

– Совсем продрогла. Ехала бы ты домой. Ночью тут особенно тоскливо. Даже выйти из корпуса нельзя.

– Ну вас же отпускают, – заметила Лера.

– Меня отпускают, – он усмехнулся. – Ирония в том, что я сам врач. А лежу тут в общей палате и слушаю, как нужно себя лечить по передачам из телевизора и не верить докторам. Иногда не выдерживаю и убегаю сюда.

– Даже ночью?

Он пожал плечами.

– Храп. Не могу спать, когда храпят. Хотя сам грешу этим.

Лера улыбнулась.

– Вам, значит, можно. Двойные стандарты. Сложный вы человек.

– Ох, вот так вот. Судим меня по одному поступку. А может я хирург первой величины и спас сотни жизней.

– Это правда?

– Нет.

Лера спрятала руки в карманы и поежилась.

– А ты к кому-то? – собеседник указал рукой на корпус нейрохирургии.

– К дедушке, – Лера накинула капюшон. Снег летел прямо в лицо. У ночного собеседника он облепил все короткие волосы, таял на лбу и на щеках. – Ну, как к дедушке… Знакомый дедушка, даже друг, я бы сказала. Хотя это, наверное, странно звучит – друг-дедушка.

Незнакомец пожал плечами.

– Вовсе нет. У меня тоже был друг. Ворон, представляешь? Прилетал каждое утро на балкон, смотрел через стекло что я ем на завтрак. Потом я кормил его, курил, разговаривал о жизни и о погоде. Он сидел напротив и смотрел одним глазом, как вороны умеют. Каждое утро прилетал. Потом исчез. Вроде глупость – обычная меркантильная птица, но мне его не хватает. А дедушка-то как, что-то серьезное?

Лера показала бланк с лекарствами.

– Понятно. Некоторые болезни лучше лечить пока молодой. Тут половина внутривенно. Уколы колоть умеешь?

Лера вздрогнула.

– Вижу, что не умеешь. Научишься. Иглу бери от тонкого шприца, иначе все вены продырявишь, а у стариков от вен одно название.

Они некоторое время сидели молча. Холод почти не ощущался, и даже лавка уже казалась теплой.

– Я думала, старики умные, – сказала Лера.

– Не понял?

– Сказала же ему ждать меня, нет, зачем-то поехал в другую часть города.

Незнакомец усмехнулся.

– Мудрость – синоним старости. Ты не думала о том, что старики иногда завидуют глупости и непосредственности молодых людей? Может это и не всегда заметно, но так и есть. Поверь врачу, который повидал немало стариков. Но у стариков не всегда получается делать глупости, и тогда они злятся и ворчат. Твой дед такой?

– Не похоже.

– Значит в душе он еще не совсем старик, и тебе не на что сердиться. Расскажи о нем.

Лера улыбнулась, вновь щелкнула зажигалкой.

– Поехал на свидание, представляешь? Я даже не знала об этом, сказала администратор гостиницы, где он потерял сознание. Я заезжала туда. Огромный букет и очень красивый.

– Наверное тебя это испугало? – предположил собеседник.

– Почему же?

– Ну, он своего рода опора в твоей жизни, как я понимаю. Друг и учитель, тот, вокруг кого все строится. Ведь так? И вдруг свидание и вообще личная жизнь.

Лера нахмурилась.

– Делаете вид, что все знаете про меня?

– Предполагаю. Тебе восемнадцать хоть есть? Других родственников не вижу, значит ты и есть его семья. Все верно?

Лера промолчала. Собеседник прищелкнул языком и усмехнулся.

– Чего только не случается в жизни. У меня друг ворона, у тебя одинокий дед.

– Хотела бы я, чтобы он был моим учителем, – сказала Лера.

– А разве это не так?

– Нет. Учитель тот, что дает советы, направляет по жизни, делится опытом. Келер просто молчит и улыбается иногда. Реже хмурится или сердится. Я уверена, что он много чего мог бы рассказать, много чему научить, но он словно игнорирует меня.

– И поэтому ты сидишь ночью возле больницы на заснеженной лавке? Знаешь, я тоже много чего знаю и умею, но мой опыт – это мой опыт. Лучшее, что я мог бы сделать, например, для тебя – держать свою мудрость при себе, – Он засмеялся. – Если хочешь лекций и подробных конспектов – поступи в институт. Жизненный опыт получают совсем не так.

Лера усмехнулась.

– А вы значит весь такой мудрый.

– Вовсе нет. Я врач-проктолог и вся мудрость моя очень узкого направления.

Он засмеялся. Лера не удержалась и засмеялась тоже.

– Вы веселый человек.

– Нет, – покачал головой собеседник, – в основном я ворчливый и циничный.

– Вот значит как. Не скажешь.

Лера посмотрела в небо. Низкие тучи скрывали далекое звездное небо. Только огонек самолета, заходящего на посадку, подмигивал в темноте.

– Он боится, – сказал вдруг собеседник.

– Чего?

– Смерти, конечно. Для тебя смерть – что-то далекое и абстрактное, даже нереальное. А для твоего старика как приближающийся уикэнд.

– Ему только шестьдесят с небольшим.

– А это не имеет значения, – незнакомец снова прикурил и долго смотрел на тлеющий огонек. – Понимаешь, любое действие человека так или иначе продиктовано его страхом перед смертью. Мы боимся жить, чуть сильнее боимся умирать, но главный наш страх в том, что после нас ничего не останется. Ничего толкового, нужного, великого, что было бы просто связано с нашим именем. Может быть он не считает, что сделал достаточно за эти свои шестьдесят лет. Поэтому и делает глупости.

Лера покачала головой.

– Тогда и мне пора задуматься об этом. Как вы там сказали – некоторые болезни лучше лечить в юном возрасте?

– Я говорил не образно. Слушай, а тебе точно не сорок пять? Странный у нас разговор.

– Это я еще не спросила вас, хотите ли вы жить вечно.

Собеседник засмеялся и глубоко затянулся, в его пальцах остался валик серого пепла.

– В