Циньен - Александр Юрьевич Сегень

— Которую я терпеть не могу! — фыркнул Александр Васильевич.

— А мне она нравится, — сказала дочь.

— Мне, кстати, тоже, — сказала жена. — Но как мы объясним Борису Николаевичу твое беспримерное ночное гулянье?

— Позвольте, я сама объяснюсь со своим женихом.

Произнести последнюю фразу лисе удалось столь искренне, что родители вдруг рискнули поверить ей.

— Хорошо же, негодная, ступай и поспи в своей спальне, а я распоряжусь, чтобы дверь закрыли на ключ, — сказала мать.

И лиса отправилась в свою норку, где поспешила лечь в кровать. Сон овладевал ею, ведь в том райском саду она не так-то и много поспала на коленях у Ронга. Но она не засыпала, ожидая, когда в двери щелкнет ключ, превращая ее в затворницу. Ждала, ждала да и уснула, не дождавшись. Упала в сон, тотчас выскочила из него и увидела яркий свет полудня, а напольные огромные часы сообщили ей, что она в единый миг проспала пять часов. Первым делом Елизавета Александровна подбежала к двери, толкнула ее и обнаружила, что угрозы матери не исполнились, спальня не стала тюрьмой.

— Это очень хорошо! — обрадовалась девушка, весело подходя к окну и выглядывая во внутренний дворик консульства.

В воздухе все еще довольно сильно пахло вчерашним пожаром. Слышался недовольный голос генерала:

— Нет, в такой вонище жить нельзя. Надо переезжать на эту русскую улицу. Как бишь ее?..

— Авеню Жоффр, — отвечал голос Маргариты Петровны.

* * *

В три часа дня в домовой церкви российского консульства не было ни души, только протоиерей отец Лаврентий Красавченко и генеральская дочь Елизавета Донская. Они стояли в углу церкви как два заговорщика.

— Повсюду до сих пор пахнет горелым, даже здесь, в консульском домовом храме... — сказал отец Лаврентий.

— Что же ты не отвечаешь на мои вопросы, отец Лаврентий? — сердито спросила девушка.

Священник долго молчал, потом заговорил решительно:

— Ты — моя озорная голубка, душой чистая и светлая. Трубецкой тебе не пара. Я вижу его насквозь. Да он и не скрывает своего презрения к Православию, преклоняется перед Англией, открыто говорит, что у нас надо ввести Русскую протестантскую Церковь. Нас с отцом Иоанном называет попиками. Я сам слышал.

— Да он просто противный, вот и все. Лощеный красавчик. Ненавижу таких, — сказала Елизавета Александровна.

— Ненавидеть не надо, Господь не велел. — Отец Лаврентий тяжело вздохнул, будто сожалея, что Господь запретил ненавидеть тех, кто вам неприятен. Он лично слышал, как Трубецкой в разговоре с кем-то назвал его забулдыгой.

* * *

Справедливости ради следует признать, что отец Лаврентий и впрямь имел пагубное пристрастие, появившееся несколько лет тому назад. История отца Лаврентия такова. Предки его происходили из кубанских казаков, но сам он родился в Ярославле и там же потом сделался священником. Женился на благочестивой девице Домне Алексеевне, не очень красивой, но обладавшей приятным, почти детским голосом и, в полном соответствии с именем, весьма домовитой. Она родила ему двух сыновей да двух дочерей, в доме всегда был порядок — чего еще, казалось бы, желать! Но когда дети выросли и зажили своей жизнью, а отец Лаврентий с Домной зажили жизнью внуков, в один ненастный день случилось нечто странное. «Какой неприятный у нее голос!» — вдруг однажды, ни с того ни с сего, подумал отец Лаврентий.

И чем дальше, тем больше стал раздражать его голос жены. Некогда он умилялся детскостью этого голоса. стоило закрыть глаза — и представлялось, что жена гораздо красивее, не так располнела, что она стройна и молода. Но теперь он стал видеть чудовищное несоответствие тучной и некрасивой женщины с ее голосом девочки. И в один еще более ненастный день отец Лаврентий откровенно признался себе, что не любит свою жену, что он постоянно думает о ней: «Зачем ты такая жирная! Зачем не смиряешь себя, когда жрешь так много! Зачем не видишь в зеркале, что тебе давно пора питаться одной водой да сухарями! Зачем при этом говоришь таким голосом, ровно ребенок!»

Шло время, а нелюбовь росла и росла. Супруга стала видеться ему не только жирной и некрасивой, но хуже того — лживой, лицемерной, алчной, злой и лишь притворяющейся ангелом во плоти. Ложиться в постель с нею стало ему невмоготу настолько, что, найдя причину в ее храпе, он спал отдельно, а когда не было постов, избегал супружеских обязанностей по любым причинам, покуда не соврал ей, что вовсе стал неспособен.

— Немудрено, — сказала кроткая Домна Алексеевна и замолчала, явно намекая на то, что он пристрастился к выпивке.

А как ему было не пристраститься, ежели лишь во хмелю он кое-как смирялся со своей нелюбовью к ней! Опрокинет несколько стаканчиков — и вот уже не так свербит душу раздражение от ее детского голоса, который как будто нарочно такой, будто жена притворно играет на театре пятилетнюю девочку. И так часто подмывало его рявкнуть во все горло: «Да заткнешься ты когда-нибудь?!»

И в такой муке, в таком аду продолжалась жизнь мужчины на шестом десятке лет.

Однажды, за год до революции, в середине лета в Ярославль приехала из Москвы настоятельница Марфо-Мариинской обители великая княгиня Елизавета Федоровна. О ее приезде только и говорили. Мученица, пережившая трагическую смерть мужа, великого князя Сергея Александровича, взорванного бомбой террориста в самом центре Кремля, она основала обитель милосердия и теперь ходила в белом апостольнике — особого покроя монашеском облачении. Говорили и о том, что к ней являются за советом все, кто утратил душевный лад, любовь к ближним, радость жизни, и она всем дает утешительные советы. А еще всей Руси было известно, что она — неземная красавица.

Отец Лаврентий решил, что пора и ему обратиться к московской праведнице, раз уж она сама пожаловала в Ярославль. На вокзале ее императорское высочество встречал исполняющий должность губернатора со всей своей многочисленной свитой, и пробиться никакой возможности не представлялось, равно как и в Спасском монастыре, где она слушала божественную литургию и молебен перед мощами святых князей Федора, Давида и Константина. И в городском соборе во время поклонения Толгской Божьей Матери. А вот потом великая княгиня задумала посетить детские приюты, в одном из которых отец Лаврентий совершал требы, и там-то ему удалось с глазу на глаз перемолвиться с нею. Его поразило, что,