ЧП районного масштаба - Юрий Михайлович Поляков

не бойся: с такой повесткой дня у нас аншлаг будет! Первый раз за два года олимпийского чемпиона Колупаева увидишь. Я просил его с золотой медалью на шее прийти. Шучу. Еще звонили из Краснопролетарского универмага — есть серые финские костюмы, пятые роста! Такое бывает раз в сто лет. Я беру. Твой размер прихватить?

— Я подумаю, — ответил он Чеснокову.

— Если покупатель станет думать, ему носить будет нечего, хватать нужно, а не думать! И потом думай не думай, сто восемьдесят рублей — не деньги!

— Ладно, пойдем в конце дня, примерим…

— Может, ты еще в список запишешься, недельку на переклички походишь, а потом сутки в очереди постоишь? Эх, Николай Петрович, не умеешь ты своими правами и обязанностями пользоваться. Или не хочешь пока? Шучу.

Олег ушел, а Шумилин связался с Майонезным заводом. Лешутина убеждать по поводу кандидатуры нового секретаря не пришлось.

— Пусть поработает, — согласился он. — Что нужно делать, Бареев знает, сам на собрании об этом кричал. Я-то — «за», но, по-моему, Головко уже успел директора накрутить.

— Вот так, да? А на месте директор?

— В министерство уехал. Там он на месте.

— Ну, ничего, с ним мы договоримся.

— Договоритесь. Он у нас тоже на повышение идет…

«Все всё знают! Парапсихология какая-то!» — удивлялся Шумилин, набирая номер комитета комсомола педагогического института.

— Послушай, Сергей, — спросил он у Заяшникова, — кто у нас секретарь на инфаке?

— Медковский. А что?

— Смену планируете в этом году?

— Нет. А что?

— Пусть он ко мне послезавтра в четыре часа подойдет.

— Что-нибудь случилось?

— Пока нет. А ты-то сам доволен, как у тебя инфак работает?

— В общим не очень. А что?

— Ничего. Я с ним хочу в общем поговорить. Не опаздывай на бюро!

— Не опоздаю. У нас уже весь комитет знает, подробностей ждут! Николай Петрович, а можно тебе задать один вопрос, нескромный?

— Если по поводу моего перехода, то ты про это лучше меня знаешь. Вот так-то!

Посмотрев на часы, Шумилин помчался обедать и весь взмок, отшучиваясь от добродушных, насмешливых и злых поздравлений с большой служебно-розыскной победой. Даже девчонки на раздаче смотрели на него восторженными глазами и выбирали кусочки получше.

Ровно в половине второго он вернулся в райком и узнал от взволнованной Аллочки, что звонили из Тынды.

— Кононенко?

— Виктор Иванович! — подтвердила она. — Спрашивал, как у нас дела!

— Ну, и что ты ответила?

— Ответила — «нормально»: вы же предупреждали…

— А телефон свой он оставил?

— Нет, сказал, еще будет звонить…

«Как дела? Как дела?!» — сокрушался Шумилин, заходя в кабинет. — Тут не дела, а целое дело — уголовное!»

Следом в комнату вошла Аллочка и, прикрыв за собой дверь, сообщила, что по телефону Николая Петровича еще спрашивал женский голос.

— Она просила что-нибудь передать? — забеспокоился Шумилин, вспомнив, что так и не поговорил с Таней.

— Нет. Сказала, будет дозваниваться. По-моему, это ваша жена! — скромно добавила секретарша, но по интонации стало ясно, что своеобразие личной жизни руководителя известно ей до мелочей. «Значит, в самом деле решила разводиться, — рассуждал первый секретарь, наблюдая, как к райкому подруливает патрульная машина. — Ну и ладно. А в общем-то странно…»

Звонок действительно был неожиданным, потому что с тех пор, как они разъехались, Галя ни разу не воспользовалась служебным телефоном мужа…

Семенова привезли Мансуров и незнакомый сержант милиции.

На пороге кабинета, озираясь, парень остановился.

— Что, знакомые места? — с суровой насмешливостью поинтересовался Шумилин. — Проходи, побеседуем…

Семенова усадили перед столом-аэродромом, а инспектор с сержантом сели на стулья, расставленные возле стены.

Не зная, с чего начать, первый секретарь разглядывал пойманного с его помощью хулигана. Какой там школьник! Перед ним, откинувшись на стуле, сидел здоровенный мужик, зачем-то одетый в ученическую форму. Широкое темное лицо, бритый наждачный подбородок, равнодушные до наглости глаза и большие красные руки, замком сцепленные между колен. Рубашка расстегнута, и на груди видны густые черные волосы. Акселерат чертов!

Но все-таки по движениям, посадке было заметно, что парень еще не привык к своему стремительно повзрослевшему телу. Так не сразу свыкаются с новым костюмом.

Да и вызывающее спокойствие, если приглядеться, было ненастоящим.

Сначала обличительно настроившийся Шумилин ничего этого не заметил.

— Рубашку застегни, — тихо потребовал он. — Ты все-таки находишься в районном комитете комсомола.

— Для него это не аргумент, — усмехнулся Мансуров.

Парень застегнулся и выжидательно выпрямился на стуле.

— Вот что, Семенов, — медленно и грозно начал Шумилин. — За свое преступление, да-да, именно преступление, ты ответишь по закону, но сегодня тебе придется отвечать перед членами бюро, перед работниками аппарата, перед всеми краснопролетарцами, на которых ты бросил тень своей выходкой. Пригласили мы и директора твоей школы — школу, Семенов, ты тоже опозорил! А сейчас скажи мне — я просто хочу твою логику понять! — почему тебе взбрело лезть именно в райком? Только потому, что было окно открыто, или есть другая причина?

— Нет.

— Вот так, да! Значит, увидел открытое окно и захотел посмотреть?

— Захотел, — угрюмо ответил парень.

— Ну, если ты такой любознательный, мог бы и днем через дверь зайти!

— Я не комсомолец.

— Как же так случилось? — с ехидной участливостью спросил Шумилин.

— Не приняли.

— И правильно сделали — ты бы тогда в райком каждый день стал лазать, может, и ко мне заглянул бы: я иногда допоздна засиживаюсь.

— А я к вам уже заглядывал.

— Что ты говоришь? По какому же вопросу, можно узнать?

— По личному.

«Я же предупреждал вас: наглец он!» — взглядом подтвердил инспектор свои утренние слова.

— Что-то я не припоминаю нашу встречу. Это когда было? — с иронией уточнил краснопролетарский руководитель.

Семенов пожал плечами.

— Молчать проще всего, ты лучше напомни, — встревожился Шумилин.

— А зачем? Вы же опять забудете…

— Не морочь людям головы! — по-милицейски повысил голос Мансуров. — Спрашивают тебя — отвечай!

Но настырный парень безмолвно разглядывал в окне тополиную ветку. Капитан тем временем с раздражением барабанил по коленям пальцами. Сержант недоуменно смотрел на прикрепленный к стене мамонтовый бивень, подаренный райкому подшефными полярниками. А первый секретарь натужно вспоминал.

Людская память обладает двумя качествами: человек может забыть очень многое, и вместе с тем он никогда ничего не забывает. Если захотеть, можно вспомнить все, любую мелочь: например, какого цвета были глаза у пассажира, который в позапрошлом году в одном купе с тобой ехал на юг. Конечно, при условии, что ты заглядывал ему в глаза.

И Шумилин вспомнил.

15

В тот день бюро, как всегда, началось с приема в комсомол.

— Триста восемьдесят пятая! — крикнул за дверью дежурный инструктор, и в зал заседаний боязливо вступила группа восьмиклассников — девочки в негнущихся белоснежных передничках, мальчики в застегнутых