Все их деньги - Анна Теплицкая

– Мы все знаем, что твоя жена – бывшая любовница моего мужа. Это снимает с меня хоть часть вины за бестактность?

Она прикинулась огорчённой.

– Все также знают, что ты моя бывшая любовница, так что давай не будем о бестактности. У нас с Михеичем один-один.

– Извини, я не хотела портить твой день рождения грубостями.

Мы говорили нервно-шутливо, и сами, наверное, не совсем понимали, сколько в этой дружеской перепалке настоящих эмоций и насколько тонкий лёд мы проверяем на прочность нашими многосмысленными репликами. Я решил не заходить в этом направлении очень далеко и вдруг сказал:

– Похороны Бёрна в среду.

Элла не ожидала такой резкой смены темы беседы. Её лицо не выразило ничего, и только потом она скривила губы, как бы собираясь плакать, но, пересиливая себя, встряхнулась:

– Я знаю. Что тут сказать, это очень тяжело. Бедные дети, правда? Я звонила Борьке, он так подавлен.

Она рассказала, что Артём немного общается с Борей, пытается его поддержать, даже пригласил в гости. Мальчик очень вырос, очень симпатичный и очень похож на Диму и внешне, и по характеру. Только у самого Тёмы тоже не всё гладко: Михеич потихоньку включает сына в бизнес, но неудачно: «Артём уже хочет принимать самостоятельные решения, а Михеичу это не нравится». Мальчику всего двадцать три года, и он всё ещё очень строптив.

– Мы в двадцать три уже имели свои бизнесы.

Я часто любил вспоминать об этом в контексте обсуждения успехов, а точнее, отсутствия успехов у наших детей.

– Что уж говорить, вы были совсем другие, я прекрасно помню. Это новое поколение… в них столько непосредственности!

– Ты очень вежлива. Это инфантильность и отсутствие амбиций, поиски точек комфорта. Они жили с ожиданием богатства и привилегий. Только это ни к чему не привело.

– Тебе лучше знать, у тебя молодая жена.

– Ей двадцать один, – зачем-то сказал я и потом продолжил: – С молодыми веселее. Света, например, постоянно снимает ролики и выкладывает их в социальные сети.

– О, как интересно, – Элла смотрела на меня открытым и честным взглядом. Поскольку мне было не совсем понятно, сколько в этой реплике процента едкой иронии, я решил никак не комментировать её замечание и вернулся к теме:

– А ты помнишь, как мы свечки возили в Белоруссию, зарабатывали, как могли. Столько лет прошло…

Элла отрешённо ела суп с гребешком.

– У тебя грустные глаза, – сказал я.

– Когда живёшь с авторитарным человеком, у тебя всегда будут чуть-чуть грустные глаза.

– Ты что, всё ещё хочешь быть со мной? – как бы между делом спросил я.

– С чего ты это взял?

– Неужели не хочется быть более желанной, чем двадцатиоднолетняя девушка?

К моему некоторому облегчению Элла искренне рассмеялась:

– Нет, на это ты меня не купишь!

Я тоже разулыбался:

– Я знал, что не сработает.

– Мы всю жизнь играли с огнем, Лев, – она посерьёзнела.

– Это не мы, это у нас любовь такая.

Глава двенадцатая. 2024. Михеич

В коридоре главного управления МВД России гулким эхом отдаются шаги двух пар спешащих ног. Мои – уверенные и энергичные, пошаркивающие – Виктора Давидыча. Он подволакивает ногу, а я пружиню. Стопа чувствует, как она отталкивается, а не просто наступает на землю. Не знаю, может, кстати, он и Давидович, но запомнился мне тринадцать лет назад так, через «ы». Веет от него каким-то «кавказом», в хорошем смысле слова.

Мимо нас по коридору прошли двое ментов, у каждого ствол, каждый просканировал меня взглядом. Фабрика троллей, ё-моё. Идите, идите, виляйте задницами как фуры на Волоколамском шоссе. Сколько я их видел, когда основная бойня в 90-х только начиналась… тысячи. Теперь имена определённых людей звучат в Москве совершенно официально, в том числе и моё. Все всех знают. О, как давно я не выжимал свободный ход спускового крючка.

Мы вошли в кабинет, и Давидыч запер дверь. Дела у моего ручного мента идут как нельзя лучше. Ничего себе, собачья будка.

– Богато, Давидыч, – сказал я. – Молодца!

– Стараемся, Михал Михалыч, что ещё остаётся?

– Нет, серьёзно, когда хорошо, я так и говорю, «хорошо», без обиняков.

Давидыч подошёл к столу и взял бумаги. Я давно его раскусил, мужик он твёрденький, не относится к тому типу мусоров, что могут бесконечно калякать.

– Садись, – сказал он. – Тут по Бронштейну вся информация.

Это я проигнорировал – лучше постою, всё равно ненадолго.

– Им заинтересовался мой непосредственный босс, сам понимаешь, из-за чего…

Я понимал. Его босс наслышан о Президенте и его «провластных хотелках». Наверняка он также знал, что наши шансы на эту должность довольно высоки, об этом знает вся верхушка. А на хрена ссориться с новым мэром?

– Какой он мужик, новый начальник полиции?

Давидыч весь скривился:

– Какой-какой, упёртый баран. Ему не нужны деньги! Не даёт развернуться.

Знаю я таких упёртых… Когда человек говорит, что ему не нужны деньги, значит, ему нужны очень большие деньги.

– Такие люди, как Бронштейн, редко уходят из жизни своей смертью. Дело могло быть громким: ночная авария, неработающие светофоры, пропавшее завещание и снятые со счетов деньги… При таком раскладе вы все были бы в списке подозреваемых.

– Хватит ходить вокруг да около, Давидыч. Сейчас, что?

– Да ничего. По Бёрну огромное количество административок за превышение скорости при езде на мотоцикле, в день аварии в его крови был найден алкоголь, в незначительном, но запрещённом для езды количестве.

– Пьяный, значит, – понял я. – А со светофорами что?

– Вот отчёт Ермолова из уголовного розыска. Его-то и напрягли сбои. Смекнули, что на всём участке перебои электричества, проверили – и точно. Ну и по пропавшему завещанию – голяк. Поиски родственников ничего не принесли, откуда вообще известно, что оно когда-либо существовало?

– Завещание меня не интересует, главное, что Бёрна нашего никто не тронул. А если сам… судьба идиота всегда предопределена. – Я достаю из кармана айфон. Просматриваю новые сообщения.

– Бонус хочешь? – спросил Давидыч. – Личные деньги со счетов на следующей день после смерти снял двадцатипятилетний сын погибшего Борис Дмитриевич Бронштейн.

Я хмыкнул, а Давидыч кивнул:

– Вот тут залёт, статья сто пятьдесят