Почти 15 лет - Микита Франко

связана с внутренним неблагополучием. Но когда Льву было плохо, он писал о своих чувствах, а не о евреях, так что, может, это и не тот случай. Он даже думал: может, Мики настоящий писатель, потому что умеет жить в выдуманных историях, а Лев – горе-поэт, потому что умеет только плавать в коктейле из собственных несчастий. Может, они несравнимы – и это к лучшему.

Но спокойная жизнь не желала начинаться. Едва к старшему сыну вернулся человеческий цвет лица, как младший начал ломать конечности на школьном футболе. В кружок он записался в первую же неделю учёбы, а вот ноги и руки начал ломать только на летних каникулах. Потом лежал дома с растяжением и страдал куда сильнее, чем полагается при таких травмах: «Слава, посиди со мной», «Мики, принеси воды», «Лев… ай, ладно, ничего».

Лев, усмотревший в этом вторичную выгоду, сказал:

- Если ты не хочешь заниматься футболом, так и скажи. Это не обязательно.

Он тогда почувствовал себя прогрессивным родителем, дающим право выбора. И Ваня его сделал:

- Хочу, - сказал он, – мне всё нравится.

А на следующий день повредил лодыжку – вдобавок к недолеченной руке. Забирая сына с тренировки, Лев, раздражившись на удивительную регулярность повреждений, сердито сообщил сыну:

- Вань, ты понимаешь, что твои травмы стоят не дешево?

В Канаде бесплатная медицина, но в Британской Колумбии мигрантам полагается страховка только через три месяца, и парочка Ваниных вывихов действительно влетела им в копеечку, но, в остальном, Лев преувеличил: с ушибами и растяжениями (кои составляли большинство на Ванином теле) они справлялись дома.

- Я же не специально, - прохныкал мальчик.

- А по-моему, специально, - отрезал Лев.

Он понимал, как это неправильно, но всё равно злился: на эту инфантильность, на желание, чтобы они, родители, сидели возле него целыми днями и вытирали сопли, и, хотя это казалось совершенно естественным: быть инфантильным в десять, Лев считал, что уж если тебе повезло быть самым крепким, психически здоровым и благополучным, так потрудись не создавать проблем в непростой для семьи период. Неужели в десять лет так сложно понять, что такое деньги, переезд и кризис? Когда Льву было десять, он спал с ножом под подушкой, потому что боялся собственного отца, так что он знал: в таком возрасте самое время осознать, что такое реальная жизнь. Тем более, у его детей, у его несчастных и измучившихся от сытой жизни детей, реальность вовсе не так ужасна, как они пытаются показать.

Они поругались из-за этого, когда ехали с тренировки домой. Даже странно: поругались ровно так, как Лев привык ругаться с Мики. Ваня был мягче и… проще. Его аргументы в споре заканчивались словами: «Бе-бе-бе» или «Так тебе и надо», он не отличался извилистым путём мысли, а тут вдруг…

Лев выговаривал ему ровно то, о чём думал последнюю неделю: надо быть серьезней, самостоятельней, он уже взрослый, должен понимать…

Ваня сидел рядом, пристегнутый к автокреслу, и, сложив ноги по-турецки, флегматично ковырял корочку от ранки на коленке. На тренировке кто-то случайно попал по ней кедом, перепутав с мячом.

- Я не взрослый! – хмуро произнёс он.

- Да? А знаешь, что делал я, когда мне было десять?

- Что? – с вызовом спросил Ваня.

- Спал с ножом под подушкой, - с гордостью за себя ответил Лев. – Потому что мне нужно было защищать от отца маму и сестру. В десять лет я прекрасно понимал, кто чего стоит.

- Я тоже прекрасно понимаю, кто чего стоит, - серьёзно, без тени своей обыкновенной смешливости ответил Ваня.

Льву стало не по себе от его ответа. Потеряв твердость в голосе, он растерянно заключил:

- В общем, я просто хочу сказать, что в твоём возрасте пора учитывать семейную ситуацию и отодвигать собственные капризы на второй план.

Ваня, хмыкнув, проговорил:

- А я жил в детдоме.

Лев спросил со вздохом:

- И что?

- Вот именно: и что?

Они посмотрели друг на друга. Лев первым отвёл взгляд: ему нужно было следить за дорогой.

- Сейчас ты в семье, - сказал он. – Как по мне, не в самой ужасной. Пора уже покрыться налётом цивилизации.

- Как скажешь, - буркнул Ваня.

Весь оставшийся путь до дома Льва не покидало ощущение дежавю: как будто с Мики поговорил. Ох уж это вредоносное влияние старшего брата…

Лев хотел поделиться со Славой педагогическими соображениями относительно поведения Вани и его копирования Микиных реплик, но обо всём забыл, когда супруг встретил его на пороге квартиры с девичьим макияжем на лице. Ну, правда девичьим, даже близко не было никакого рокерского налёта (который Лев, пусть и со скрипом, но смог бы принять). А тут: розовые тени, блестяшки вокруг глаз, гель на губах.

- Это чё? – сходу спросил он, разглядывая принцессий раскрас.

- Макияж, - ответил Слава.

Лев оглядел весь его прикид: светло-розовая футболка с принтом, будто из коллекции детской одежды для девочек, рваные джинсы – самый привычный атрибут гардероба, белый лак с наклейки на ногтях (Лев пригляделся: кажется, там цветочки).

- И куда ты в таком виде собрался? – уточнил он.

- Я в таком виде собрался жить, - ровно ответил Слава. – Но прямо сейчас собираюсь в коммьюнити-центр.

- Во что?

- Коммьюнити-центр для квир-людей.

- Зачем?

- С людьми общаться.

«Это значит с геями, - догадался Лев. – И с бисексуалами. И с трансами какими-нибудь. Нет, так нельзя…»

- Я хочу пойти с тобой.

Ему показалось, что Славе не понравилась эта идея – ну, будто бы у него были какие-то планы, а Лев этим заявлением их разрушил. Ясное дело: хотел общаться с другими мужиками, а теперь ничего не выйдет…

- Пойдём, - вздохнул Слава. – Только никому там ничего не говори… Обидного.

Лев сначала не понял, с чего он должен начать говорить людям «обидное». Но когда дошли до центра – понял. Видимо, под «обидным» Слава подразумевал правду: не говорить женщинам, что они женщины, а мужчинам, что они мужчины.

Он понимал ситуации, когда человек хотя бы старается, вот как Тома – он и подстрижен, и одевается соответствующе. Но Рэй – это же просто темнокожая женщина с длинными волосами-кудряшками и грудью третьего размера, какого чёрта она – это он? Слава бубнил под ухом, чтобы Лев держал себя в руках и не провоцировал ничью гендерную дисфорию, на что тот ответил: - Если третий