Рисовальщик - Валерий Борисович Бочков

То утро вспоминалось мне впоследствии тысячу раз, иногда – отдельными кадрами, иногда – полнометражным фильмом с цветом, звуком и запахами. Даже сейчас я запросто могу представить любой эпизод. В ретроспективном показе мне удалось заметить некоторые знаки, которые я беззаботно пропустил в реальности. Режиссёр того дня явно пытался предупредить меня: мёртвый голубь у фонарного столба, вдребезги разбитая бутыль портвейна в кляксе цвета засохшей крови, вырванный с мясом из двери подъезда кодовый замок.

Подъезд Терлецкого выходил на набережную. Мрачная девятиэтажка сталинского образца была облицована грубым камнем, здание стояло параллельно реке и походило на высоченную крепостную стену. По словам Гоши, в его подъезде раньше жили одни генералы, когда-то у входа стояла даже будка с часовым, а во дворе дежурили вестовые и адъютанты. Постепенно генералы вымерли, и в квартиры начали просачиваться простые смертные. Из вестибюля исчезли ковровые дорожки и бочки с фикусами, таганская шпана начала поджигать почтовые ящики и пачкать стены похабщиной и названиями рок-групп. Запах паркетной мастики сменился запахом окурков, пива и мочи.

Я открыл дверь и вошёл в подъезд. Уличный свет сменился подвальным мраком. Мёртвый лифт висел между первым и вторым этажами. Перепрыгивая через две ступеньки, я помчался наверх. В такт моим подошвам в голове звучала «Феличита».

Запыхавшись, остановился перед дверью. Дыхалка уже не та – определённо с куревом надо завязывать. Ведь только вчера, кажется, взлетал соколом на шестой этаж. Пошаркал по коврику по привычке – Гошины родители несколько лет назад перебрались в кооператив где-то в Крылатском, и ноги можно было безнаказанно не вытирать. Мой палец потянулся к звонку, но нажать на кнопку я не успел. Дверь была приоткрыта.

Я решил, что Терлецкий, как всегда, готовит мне какой – то сюрприз. Прислушался – в квартире было тихо. Определённо Гоша что-то задумал. В детских играх он непременно присваивал себе роль краснокожего вождя, мне приходилось в лучшем случае играть его бледнолицего брата. В худшем – мерзавца-шерифа или главаря банды золотоискателей.

На цыпочках я прокрался в прихожую, бесшумно пошёл по коридору, ожидая в любой момент, что хозяин выскочит, как чёрт из табакерки. Но на этот раз я ошибся. Терлецкий ждал меня, сидя за письменным столом. Стол стоял у большого окна, и я сперва увидел только силуэт. Прямая спина, руки широко раскинуты, ладони по-хозяйски упираются в столешницу. Голова закинута назад, так люди закидываю голову, когда хохочут от души. Но Терлецкий не смеялся – его горло было перерезано от уха до уха.

Вся грудь залита красным, а ладони прибиты к столешнице двумя кухонными ножами. В луже крови на столе валялись игральные карты, карты были раскиданы и по ковру.

Дальнейшее осталось в памяти рваными кусками, вроде картинок, что выпрыгивают из слепой черноты в ночную грозу. Уверен, некоторые сцены были отретушированы фантазией, другие – отредактированы логикой. Кое-что память милосердно стёрла навсегда. Выражения «как в бреду» и «как в страшном сне» абсолютно девальвированы неуёмным использованием, поэтому перейду к фактам.

Вспышка первая: из глубины квартиры донёсся шум. Я выглянул в коридор и увидел, как дверь спальни в конце коридора распахнулась и оттуда вышел мужчина. Следом показался второй. Увидев меня, они замерли. Господи, благослови архитектора дома на Гончарной, придумавшего этот длинный коридор!

Вторая вспышка: я сворачиваю за дом и несусь дворами, которые знаю как ладонь своей руки: сквер, хоккейная площадка, вверх по лестнице в арку дома номер семь, оттуда по диагонали мимо «Нумизмата» и дальше через дорогу, в сторону радиального метро.

Третья: кабина телефона, я странно спокойным голосом говорю в трубку: «Срочно пришлите наряд, вооружённое ограбление квартиры». И называю адрес. Слово «убийство» произнести не могу физически.

27

Человек – апофеоз эгоизма. Впрочем, эгоизм, скорее всего, не более чем один из компонентов инстинкта самосохранения. Смерть друга, шок, ужас и горе к вечеру сменились всепоглощающим страхом за собственную жизнь. До убийства Терлецкого, ещё вчера, ровно двадцать четыре часа назад, когда он, используя логические аргументы, фактический материал и собственный опыт, пытался убедить меня отнестись серьёзно к проблеме, в которую я влип, мне казалось просто невероятным, ирреальным и даже почти абсурдным, что со мной может случиться нечто подобное. «Со мной» – ключевые слова. Примерно так мы все относимся к неизбежности собственной смерти: шансы безусловно велики, ну а чем чёрт не шутит – а вдруг пронесёт?

К полуночи я прошёл через все стадии трагедии: шок – ужас – горе – страх. Последней стадией оказалось онемение. Я просто выгорел изнутри. Как мотор, который слишком долго гоняли на пределе. Я уже не чувствовал ничего – ни боли, ни страха. Думаю, нечто подобное происходит на войне: ты просто берёшь винтовку из рук убитого рядом, пристёгиваешь штык, вылезаешь из окопа и идёшь в атаку.

Не знаю, как люди сходят с ума, но думаю, со мной произошло нечто другое. Я не впадал в истерику, не погружался в апатию. Наоборот, мыслил внятно, действовал чётко. На принятие решений эмоции не оказывали никакого влияния – их просто не было. Нет, они не исчезли, они онемели. Как десна после новокаина – деревяшка! Когда заморозка начнёт отходить я не имел ни малейшего понятия.

Завтра наступал последний день Яниного ультиматума. Из письменного стола я достал револьвер. Открыл барабан, все пять патронов были на месте. Теоретически можно подождать следующего визита тут. Ориентировочно послезавтра. Предположим. Но даже при удачном исходе у меня на руках оказывалась пара трупов с огнестрельными ранениями. Милиция, следствие, незаконное хранение и использование оружия, превышение мер самозащиты плюс супружеская неверность. К тому же не думаю, что Бунич будет стоять в стороне от процесса следствия и судопроизводства.

Выходит, надо прятаться. Выходит, Терлецкий прав. Хохловка, Птичий рынок, Нижегородская раз-два-три-четыре. Выходит, так.

В кладовке нашёл дорожную сумку, на дно кинул револьвер, в ванной собрал бритвы-кремы-пасты-щётки. Что ещё? Трусы-майки-носки. Джинсы и свитер. Из ящика стола достал загранпаспорт, пролистал пёстрые штампы и таможенные печати. Моя мультивиза в Бенилюкс была действительна до конца сентября. Сунул паспорт в бумажник, внутренний паспорт и водительские права были на месте.

В отделении для бумажных денег лежала мятая бумажка в сто рублей. В начале года на неё можно было купить пачку сигарет, сейчас коробка спичек стоила дороже. До меня вдруг дошло – у меня нет денег.

28

Я распахнул двери шкафа и принялся методично выворачивать карманы пиджаков и курток. Самой крупной купюрой оказалась бумажка в десять гульденов, пёстрая и