У медуз нет ушей - Адель Розенфельд

«Гром» — этим словом они обозначили взрыв всяких атмосферных частиц, но в тот день, когда мое детство умерло, я задалась вопросом: а кто сказал, что происходящее — правда? Что слова и вещи соответствуют друг другу? Как я могла это знать, если меня не предупредили, что в один прекрасный момент разразится гроза и все перестанет быть прежним, что солнечный свет застынет в замерзших лужах. Мне ничего не сказали, меня не предупредили, что я одна во мраке посреди дня буду выть перед их развороченными лицами, облепленными мокрыми волосами; что детство разобьется вдребезги во всеобщем безразличии.

Исчезнет и он.

У него глаза цвета грозового неба — я понимала, что в такой мрачной серости я могла потерять и его тоже.

46

Моя любовь к нему была сродни культу, и выразить ее я смогла бы только рисунками на стенах первобытной пещеры.

47

Мои ориентиры постепенно, словно в замедленной съемке, накрывало лавиной, — притаившееся у меня в ухе чудище пожирало все больше и больше слов. Тома я слышала только погрузившись в ванну, или когда он нашептывал мне прямо в ухо. В ванне я опускала уши вровень с поверхностью воды, а сидящий напротив меня Тома приближал к ней свои губы. Звуковые волны шли от его рта по воде, и моя почти не действующая барабанная перепонка вибрировала. Так странно, его отчетливо слышимый, гулкий, как ветер, голос казался воспоминанием, — похожий на замогильный, он изредка прерывался всплесками воды. Я чувствовала себя сталагмитом, оказавшимся в западне времени. Я отвечала Тома, он вновь что-нибудь говорил — так мы и беседовали, используя водные пути. Наши тела были погружены в тишину, и только вибрации окутывали нас. В такие моменты я становилась голосом Тома, а он — моим голосом, и мне хотелось думать, что так будет всегда.

Мы часто играли в перешептывания: я приникала ухом ко рту Тома, а стоило его губам отодвинуться, как звук обрывался. Этакая игра с пространством в резонаторном ящике; мое ухо от его дыхания покрывалось конденсатом, становилось влажным, а потом из него ручейком вытекал голос Тома. Мне очень нравилось, что во время такой игры рождалось облачко в помрачневшем небе моего уха.

Тело возвращало нас на плодородные земли, и уже не было нужды высаживать ростки слов между нами.

Тишина говорила нам куда больше, она делала нас более зрелыми.

48

Когда же тишина стала вновь угрожать мне изгнанием из реальности, она превратилась во врага, с которым надо бороться, — уж не знаю, что тогда делал солдат, в последнюю нашу встречу он сказал, что «уходит на задание», поэтому выпутываться из ситуации мне предстояло самостоятельно, — и у этой борьбы было название: имплант.

У меня в голове вертелись схожие слова:

Имплант

План

Planta[19]

Тома склонялся к planta. Ему нравилась мысль, что у меня в мозгу прорастет семя высоких технологий, как генномодифицированный подсолнух. Тома был сторонником прогресса. Имплант его не пугал.

Но Тома не был мной.

49

Анна твердила мне: «Имплант — это оружие капитализма. А кто заинтересован в совершенствовании человека? Военные! Луиза, ты же не хочешь стать воином с физическими и когнитивными сверхспособностями?»

Я отвечала, что нет, конечно же, не хочу.

Она рассказывала мне о подключаемых к нейронам мозга нанороботах, которые контролируют эмоции: «Вскоре такое вживят в имплант, смогут подключаться к тебе и загружать информацию. В твою личную жизнь начнут вторгаться, стирая грань между искусственным и человеческим интеллектом. По сути, тебя превратят в управляемую машину, смогут включать и выключать».

Анна права, в плане биоэтики я сама несла за себя ответственность. И о своей личной этике стоило подумать.

Дни напролет я читала статьи о новшествах хай-тека, которые присылала мне Анна. От публикаций об имплантах, вживленных нейрохирургическим роботом в мозг, у меня леденела кровь. Смартфоны и компьютеры тоже, оказывается, можно контролировать извне. Я говорила Анне, что она ошибается, что подобное касается инвалидов с проблемами опорно-двигательного аппарата и к моему случаю никакого отношения не имеет. «Это ты ошибаешься, ты инвалид, и этого для „них“ достаточно». Анна верила в теории заговора, на дух не переносила все новое, что появлялось в мире. Она твердо стояла на своем: согласившись на имплант, я открою доступ в свое тело для научной фантастики, ведь создатели технологических инноваций — все сплошь ее фанаты.

Мой мозг быстренько увяжут напрямую со сверхприбыльными мобильными приложениями. «Они» окажутся в двух шагах от того, чтобы записывать мои мысли, контролировать мое душевное состояние или заказывать такси через Uber. Кроме того, если меня сочтут малоинтересной или неэффективной, то смогут полностью переформатировать, внедрив в мою психику чужую личность.

СТОП.

Я представила себе, как иду холодной ночью от Анны после вечеринки, и тут подъезжает такси, которое заказал и даже уже оплатил имплант, едва уловив отголоски моего желания поскорее оказаться в тепле.

Ночами меня стал преследовать сон, в котором я превращалась в другую девушку.

Утром в моей кровати будто оказывалась незнакомка, и ею была я сама. Присутствующий в моем сне Тома изменений не замечал и по-прежнему называл меня Луизой. А меня мучило ощущение, что я его предаю, толкаю на измену с другой женщиной, которая вроде как была мной, но с измененным, искаженным, странно звучащим именем. У меня перехватывало дыхание, и в конце концов я выплевывала обслюнявленную мочку уха.

Часто я просыпалась с ощущением раздраженного горла, будто ночью кричала и не могла ни до кого докричаться.

50

Края наших тарелок были в соусе, крошках и каплях вина. От меня вечно оставались на